Беглый - Дмитрий Шимохин

— подошел ко мне однажды Софрон, когда я, отмахиваясь от мошкары, в очередной раз с досадой выплескивал из лотка пустую породу. Голос его был хмурым, недовольным. — Мы тут уже которую неделю землю роем, а толку — ноль. Может, этот старик Анга набрехал нам? Ну, или ты сам что-то напутал? Пустой это ручей, нет тут никакого золота. Зря только силы тратим.

— И я так думаю, — поддержал его Тит, подходя и вытирая на ходу пот со лба. — Спина уже отваливается от этого кайла, а все без толку. Может, ну его, этот ручей? Пойдем лучше поищем вдоль по амурскому берегу — может и поймаем чего! Этот старый хрен, Захар, не зря от нас ушел! Чуял, гад, что место пустое!

Их слова были всем как соль на рану. Я и сам уже начинал сомневаться. Но ведь я помнил название ручья — Амбани Бира, Река Тигра, — у нас на прииске даже логотип такой был!

Однако особенно меня смущало одно обстоятельство. Я смутно припоминал, что основные работы на том прииске, где мы со Стерновским руководили в моей прошлой жизни, шли не в самом русле ручья, а где-то в стороне, выше по склону, на высоком, обрывистом уступе сопки. Там, по словам геологов, с которыми тогда консультировался Стерновский, давным-давно, много тысяч, а может, и миллионов лет назад, проходило его старое, пересохшее русло — так называемая «погребенная» или «террасовая» россыпь. Там-то и находился самый богатый «карман» с золотым песком и самородками. Но где точно находилось это место, как оно выглядело, — я не мог вспомнить, как ни старался. Все-таки за сто шестьдесят лет многое стало выглядеть по-другому!

Так прошло почти все лето. Мы кочевали вверх и вниз по ручью, копали шурфы, промывали породу, но золота по-прежнему не было. Изя Шнеерсон уже открыто всем говорил, что эта затея дохлая и что пора сворачивать удочки, пока мы тут все не перемерли с голоду или не стали добычей хунхузов. Левицкий молча страдал, но держался с присущим ему аристократическим стоицизмом. Даже Сафар, самый верный и надежный товарищ, стал все чаще поглядывать на меня с сомнением.

Я понимал, что нужно что-то делать, иначе наша артель просто развалится. И тогда мне в голову пришла отчаянная, но, возможно, единственно правильная мысль. Захар. Нужно вернуть Захара!

Он ушел один, обиженный, но он старый старатель, чует золото нутром. Может, ему повезло больше, чем нам? Может, он даже нашел уже ту самую жилу? Или, по крайней мере, сможет помочь, подсказать, где искать. Конечно, современные мне геологоразведывательные партии действуют много эффективнее, спору нет, но его дедовские способы тоже работали. Отчего бы они не помогли нам и сейчас? Да, нужно было переступить через свою гордость, извиниться перед стариком и попросить о помощи. От этого зависела судьба всей нашей экспедиции.

Но где его искать? Захар ушел в тайгу, не сказав ни слова о своих планах. Однако я знал, что он не мог уйти далеко от Золотого Ручья — он искренне верил в это место. И еще я знал, что он, как и любой старый старатель, не может жить без работы, без лотка и кайла. Сейчас самый сезон — станет ли он тратить время на скитания? Нет, наверняка он где-то здесь, рядом, намывает свое золото в одиночку!

Сидеть сложа руки и ждать, пока наша артель окончательно развалится от безделья и взаимных упреков, а скудные запасы провианта подойдут к концу, было нельзя. Я собрал оставшихся товарищей у догорающего костра, который уже не радовал своим теплом, а лишь подчеркивал уныние.

— Братцы, — сказал я твердо, стараясь придать голосу уверенность, которой сам почти не чувствовал, и глядя каждому прямо в глаза. — Так дальше дело не пойдет. Сами мы, похоже, это проклятое золото не найдем, сколько бы землю ни рыли. Нам нужен опытный человек, знающий. Нужно во что бы то ни стало вернуть Захара Игнатьевича!

Глава 17

Глава 17

Мои слова были встречены тяжелым, гнетущим молчанием. Софрон и Тит, главные виновники его ухода, виновато потупили взгляды.

Левицкий и Изя лишь переглянулись, не зная, что сказать. Сафар, как всегда, продолжал невозмутимо точить свой и так уже острый нож, но и в его глазах я заметил тень сомнения.

— Вернуть? — наконец хрипло проговорил Софрон, не поднимая головы. — А пойдет ли он теперь к нам? Обиделся ведь старик тогда, и поделом обиделся. Мы его, почитай, не по-людски проводили, ветхостью попрекнули.

— Пойдет, — уверенно ответил я, хотя сам в этом не был до конца уверен. — Золото — это его страсть, его жизнь. И он прекрасно знает, что один в этой дикой тайге долго не протянет, каким бы опытным таежником ни был. А одному ни избу срубить, ни зверя крупного завалить. Главное — найти его и поговорить по-человечески. Извиниться по-хорошему вам следует!

Так или иначе, решение было принято. На следующий же день мы отправились на поиски Захара. Изю и Левицкого оставили охранять наш лагерь. Но как найти одного человека в этой бескрайней, враждебной тайге? Идти наугад, прочесывая каждый распадок, было бессмысленно.

— Надо к гольдам снова обратиться, — предложил Сафар. — Они тут каждый куст знают, каждую тропку звериную. Если кто и видел русского старика, так это они. У них свои амбаньчики есть — духи-хранители местности, с которыми только ихние шаманы общаться умеют. Может, они и подскажут, куда старик Захар наш подался….

Идея Сафара оказалась на удивление дельной. Мы снова отправились в ближайшее стойбище, то самое, откуда родом был старый Анга.

Заявившись в стойбище мы вызвали подозрения, как и всегда. Чужаки все же.

После долгих и непростых переговоров, щедрых угощений — наш чай и крепкий табак пришлись как нельзя более кстати местным старейшинам — и нескольких небольших, но ценных подарков местному шаману — сухонькому, сморщенному старику с хитрыми, всевидящими глазами, обвешанному амулетами из когтей и зубов диких зверей, тот согласился «поговорить с духами» и помочь нам в поисках.

Камлание продолжалось почти всю ночь, под монотонный бой бубна, протяжные, гортанные песни и какие-то странные, непонятные нам заклинания. А наутро, измученный и бледный, шаман указал направление — вверх по одному из небольших, заросших густым тальником и черемухой притоков Амбани Бира.

— Там, — слабым голосом произнес он, — где солнце поздно встает и очень рано садится,