Время разбрасывать камни, и время собирать их - Юрий Артемьев

* * *

Щавелевые щи, со сметанкой и «корабликом» из половинки яичка, были чудо как хороши. На этот раз не только Лёшка, но и я сразу же. Съев целую тарелку ароматных щей, тут же попросил добавки. Так что макароны с сосисками уже заходили в меня с трудом. Но я справился, оставив после себя чистую тарелку.

А потом, сытые и довольные, мы с Лёхой завалились спать. Так и провалялись до вечера, как два ленивых тюленя.

На а вечером… Всё как в старом детском стихотворении: «дело было вечером. Делать было нечего…»

Разбудил нас приятный ванильный аромат чего-то сладенького и вкусненького. Так оно и было. Тётя Наташа расстаралась и напекла обалденных оладушек. Пышные, горячие, с пылу с жару… Мы наелись до отвала…

Интересно, полковник уже сказал своей племяннице, что мы завтра съедем от неё? Жаль, конечно, расставаться. Но ему виднее. Уж не знаю по каким причинам мы переезжаем? То ли потому, что мы тут шухер навели в местном отделении милиции, то ли ещё по каким другим, неизвестным мне пока причинам… Там видно будет.

* * *

А в знакомом дворе нас с Лёхой встретили, как героев, хотя в принципе-то, ничего героического мы с Лёшкой и не делали. Вот Гарик, тот да… Встал рядом со мной, плечо к плечу, ещё не зная заранее, что кавалерия, спешащая к нам на помощь, уже в пути…

Гарик, кстати, тоже уже был там. С рукой на перевязи, он тоже числился в победителях. Победителях чего только было непонятно. Наверное, системы… Кто из молодых парней не был бунтарём? Вот только не все имели смелость выразить свой бунт не в причёске или в одежде, а вот так вот… Хотя. Порой и длинные волосы, и вызывающая одежда, через некоторое время становятся модными, чтобы ещё через несколько лет, смениться на причёски и одежду нового модного течения. Правда лет через мрнадцать-двадцать, или больше, моде снова вернётся. И под видом ретро, снова будут брюки-клёш носить.

Компания была уже немного «тёпленькая». Но вот что мне больше всего понравилось… Бутылочка дешёвого портвейна уже присутствовала на столе, но сам раненый герой пить отказался. Да и мы, сославшись на строгий запрет нашего «дяди» тоже не стали причащаться дешёвой бормотухой. Так что все остальные помаленьку употребляли за нас, и, особенно, за здоровье Гарика.

Мы с ним уже слегка пошептались в стороне от остальных, и он мне сообщил, что про огнестрельное ранение никому не рассказывал. А перевязанную руку объяснил сильным вывихом.

— А ты чего шифруешься-то? — спросил я у него.

— Ну а чего зазря да попусту языком-то трепать? Меня твой полковник предупредил, чтобы я про это умолчал. Причём, не приказал, а именно… попросил. Сказал, что это для того, чтобы вам не навредить. А ты того сержанта и на самом деле убил?

— Угу. — кивнул я.

— И как?

— Что именно?

— Ну… — Гарик задумался. — Есть какое-нибудь ощущение?

— Какое ощущение?

— Ну… Ты же человека убил.

— Да, понимаешь…

Я задумался, подбирая слова. Ну не скажешь же этому молодому парню, что за несколько моих жизней на мне этих жмуриков уже, как блох на барбоске. Хотя, с одной стороны, в маньяка, убивающего направо и налево для удовольствия, я не превратился, но… Даже не знаю, как всё это выразить… Убил? Значит, было за что. Вот этого мента мне совсем-совсем не жаль. А вот если бы под горячую руку попался бы какой случайный человек, то я бы переживал. Вот только, случайных людей там не было. Если вооружённые люди, обличённые властью, пытаются избить двух безоружных граждан, один из которых, к тому же ещё подросток, не достигший четырнадцати лет, то… Туда им и дорога.

Но Гарику сейчас надо обязательно что-то ответить.

— Понимаешь… Сперва я и не понял, что после моего удара он умер. А потом, когда я это осознал, уже как-то поздно было думать об этом. Тем долее, если даже по закону судить, то я убил его, защищая других людей. Ведь он мог запросто застрелить того полковника, тебя, меня, да кого угодно… Ну а если даже это и не посчитают самообороной, то мне всё равно нет ещё даже четырнадцати лет. Так что меня уж точно не посадят.

— А что, тебе и правда нет четырнадцати?

— Только через два месяца у нас с братом днюха. Второго августа.

— Ах, да. Ты же говорил уже. Но выглядите вы с братом постарше. А когда говоришь с тобой, так и вообще…

Что «вообще», Гарик не уточнил. Ну а я и не переспрашивал.

— Но факт — есть факт. Мы малолетки и уголовка нам не светит.

— Ну, не знаю, не знаю. Ежели не этот полковник, то могли и в спецшколу какую-нибудь запихнуть. Для малолеток…

Гарик задумался, а потом спросил?

— А кто тебе этот полковник?

— Очень дальний родственник. Но можно сказать, что четвероюродный дядя.

— Понятно. А он вроде бы не их милиции?

— Почему ты так решил? — я по-хитрому посмотрел на собеседника. — Ведь форма на нём была милицейская…

— Я на границе служил, и офицеров всяких видел. А он вёл себя, не так, как выглядел. Он мог и вовсе быть в костюме с галстуком или в форме рядового Советской армии…

— Ты хочешь, сказать, что он не полковник?

— Нет. Просто он не простой человек. Либо из чекистов, либо…

— Не заморачивайся, Гарик! Придёт время и всё узнаешь. А если не придёт такое время, то значит и знать тебе об этом не надо.

Гарик посмотрел на меня и промолчал. Было видно, что вопросы у него остались, и всех ответов он не получил. Но задавать мне вопросы он не стал. Возникла даже некая заминка в разговоре. Но, слава богу, появился Толик с гитарой, и народ, желая приобщиться к искусству, начал требовать от меня музыки.

Отказываться я не стал. Но помня, чем закончился вчерашний концерт, решил, что репертуар надо бы подкорректировать, чтобы потом не возникло никаких вопросов. Когда я заиграл вступление, стало тихо. Ну а я с первых строк постарался передать именно то настроение и идею, которую вложил в свою песню Владимир Высоцкий…

Средь оплывших свечей и вечерних молитв,

Средь военных трофеев и мирных костров

Жили книжные дети, не знавшие