Либелломания - Н. Мар

— Джио, люди живут по триста лет, если не заливают в себя дрянь целыми сутками.

— И вянут почти двести из них, — ядовито отрезал магнум. — Ты не знаешь, что такое бессмертие, Эмбер. Пока ещё не знаешь, не успела прочувствовать. Тебе двадцать пять. Вот когда переживёшь родных, проводишь близких, когда твоих врагов пронесут мимо, дряхлых, на кладбище… тогда ты поймёшь, что значит жить вечно. Почувствуешь разницу. Ты ещё не боишься конца, потому что пока он для тебя — что-то естественное.

— Брось. Урьюи войдёт в состав империи, и к твоим услугам будет ещё сотня способов выжить. Джио, в нашем мире смерти боятся только отважные. Те, кто выходят из комнаты… пропахшей вином и клевреями.

— Не трать красноречие, сейчас это ни к чему. Моё время уйдёт скорее, чем ты обо мне вспомнишь в следующий раз, — улыбнулся он. — Но пока я не собираюсь делиться властью с магами. Я не против тебя, Эмбер. Я против всех диастимагов. А теперь, если хочешь, иди и расскажи всем.

По правде, это заманчиво звучало. Один мешок с трупом научил меня жалеть только тех, кому это идёт на пользу. Но в случае с магнумом я просто не хотела связываться. Недоставало нажить ещё одного помешанного врага.

— Чего ты наобещал Бритцу взамен моего провала? Отдай это мне.

Джио ушёл куда-то и вернулся с токамаком:

— Он хотел это. Забирай и уходи отсюда. Лучше, конечно, навсегда.

— Буду приходить, когда захочу, Джио, — возразила я. — Но постараюсь не попадаться на глаза.

* * *

Гувернантка-оса задремала на солнышке. В парящих кварталах Эксиполя было всё, что душе угодно. Кроме других детей или детских развлечений. Накануне Миаш свесился с края квартала и разглядывал городской партер, а потом подговорил Юфи выпросить у гувернантки прогулку внизу. На крыльях они втроём спустились в парк, посреди которого цвело пышное дерево с витым стволом и золотыми листьями. Его-то и высмотрел глазастый Миаш. Для детей Урьюи была в новинку. Первые два года проведя в закрытом пансионе, а после три года на Бране, последние полтора они жили на планете разумных растений, вдали от перипетий с отменой рабства и других политических скачков. Благоприятный климат Алливеи ускорил первую линьку. Теперь дети учились жить в новом доме, в новом теле с новыми аппетитами.

Среди фонтанов и вспышной люминоки было пусто в это время дня. Миаш карабкался на золотое дерево, а Юфи в ладошках носила воду из фонтана к клумбе. Их одевали в белое, как полагалось младшим детям минори, в рубашку и платье с жемчужными пуговками и серебряными пряжками. Юфи разлила воду на туфельки и уставилась в конец аллеи. Там маячили фигурки шчерят. Фигурки переглянулись и пошли к витому дереву. Их волосы были тёмные, как калёные каштаны, а глаза сверкали авантюрином. В городе работало много шчеров, у них появлялись дети, а кто-то перевозил с собой из отшельфа. Естество брало верх над людьми, несмотря на обстановку.

— Слезай! — гаркнул старший мальчик Миашу. — Это лучезарный ламбаньян, символ шчеров. Или не понимаешь на октавиаре, варвар?

Подошедшие были едва ли старше девяти. Миаш смерил их взглядом из-под пушистых ресниц и спросил:

— Почему вам можно, а мне нельзя? Я видел вас на дереве.

— Потому что у кого акцент, тому от говна процент. Вы и так всё отнимаете! Не трогай ламбаньян, он только наш, понял?

Миаш слетел с ветки. Мальчики невольно отступили на шаг. Шчеры не умели превращаться лет до пятнадцати, а то и дольше. Их настораживали такие фокусы.

— Зато я могу прийти позже. А у вас будет комендантский час.

— Вота тебе, — ему дали понюхать кукиш. — Мы будем сторожить до самой ночи.

— А я дам тебе в глаз, и сразу стемнеет!

— Миаш, папа запретил повторять грубости за дядей Нахелем, — шепнула Юфи на эзерглёссе и подёргала его за рукав.

— А дядя Верманд разрешил!

Шчерята замахали на Юфи:

— Уйди, жучка!

— Не трогай её! — вскипел Миаш, загородив сестру.

— Пусть руки покажет! Она рвала люминоку, а её мой папа здесь сажал!

— Ничего я не рвала, — пролепетала Юфи и попятилась. — Я её поливала.

Старший мальчик оттолкнул Миаша и схватил Юфи за шиворот. Он дёрнул её к себе, но мгновенно отпустил, и девочка упала. Мальчик стоял, уставившись себе на руку. Потом его взгляд скользнул от ладони к Юфи:

— Это… как? Ты же не умеешь!..

Юфи пощупала шею. Она распахнула воротник и взвизгнула. С дальнего конца парка к ним уже летела оса-гувернантка. Миаш катался в люминоке с двумя шчерами. Юфи отряхивала воротник, но только сильнее размазывала паутину. Прижав руки к платью, она вертелась на месте, потому что боялась бросить Миаша под деревом. Шчеры завидели летящую взрослую осу и бросились врассыпную. Гувернантка сначала кинулась к Миашу: он поднимался с разбитым носом, и на белую рубашку брызгала кровь. Но ничего, он был зол, но цел. Женщина обернулась к Юфи. Та стояла белее своего платья и тряслась от страха. Её шею и ладошки опутали блестящие клубы паутины.

* * *

Кайнорту позвонили, едва в клубе началась вечерняя программа. Он сразу и не понял, о чём сбивчиво толкует гувернантка, но приехал домой. Его встретил Миаш в слезах.

— Минори Бритц, — зашептала гувернантка, — я ничего не понимаю. Мы гуляли в партере, дети повздорили с пауками, ну, местными детками. Простите, было так спокойно, я задремала… Юфи толкнули. Ничего серьёзного, но она так испугалась. Эти мальчики… кто-то испачкал её паутиной. Я хотела почистить ей платьице дома, но она с порога убежала в комнату и заперлась изнутри. Я не решилась взламывать замки, минори Бритц, чтобы не давить на ребёнка, но она не отвечает, и мы решили позвонить вам…

— Я слышу, как она там плачет, — ревел Миаш. — И даже меня не пускает! Пап!

— Посидите пока в северной чайной оба.

Кайнорт взял запасной ключ и отпер детскую. Он был спокоен, потому что предполагал, что впечатлительной Юфи придётся нелегко: сменить за одну неделю дом, планету, внешность, язык. Но к такому оказался не готов.

От порога до балкона детскую затянула шёлковая паутина. Серебристые пучки опутали ручки шкафов, кресла, игрушки. Слой тенёт лежал на ковре, а под ним шевелились заводные машинки.

— Юфи? — тихо