Ткач Кошмаров. Книга 6 - Юрий Розин

class="p1">То, что я задумал на следующем этапе, было чистым, немыслимым безумием. Но отступать, поворачивать назад было поздно. Мосты были сожжены, объявлен остракизм, а позади — только смерть.

Я сконцентрировался, ощущая связь, прошивающую пространство до моего убежища, и призвал Сепу. Пространство передо мной затрепетало, зазвенело, как натянутая струна, и из сияющей пустоты возникла она — трёхсотметровая сколопендра, сотканная из чистого, холодного света.

Её сегментированное тело, состоящее из сотен переливающихся пластин, извивалось в воздухе, окружая меня гигантской, живой защитной лентой. Белые, почти слепящие энергетические пластины её панциря сомкнулись вокруг, создавая подвижный, дышащий бастион, готовый принять на себя следующий удар.

Вот только в реальности этот бастион не выдержал бы даже эха от атаки мастера Ростка Фантазии. К сожалению, Сепа никак не могла мне помочь в противостоянии с Сенком, Элирой и Шаонаром.

Однако я призвал ее не просто так. Используя нити в качестве иглы, а Поток в качестве туши, я начал покрывать ее панцирь сложным узором, таким, какой должен был однажды появиться на Кагуручири.

Параллельно я продолжил бегство. Правда, теперь полет превратился в сущий, непрекращающийся ад.

Воздух свистел и выл вокруг, а я продолжал вырезать сложнейший узор на сияющем панцире Сепы. Каждая линия, каждый извивающийся символ — это была не просто гравировка.

Это была многослойная схема фокусировки и канализации Потока, выжигаемая моими тончайшими энергетическими нитями прямо по ее живой, светящейся плоти. Процесс напоминал хирургическую операцию без анестезии, где скальпелем служил луч лазера.

— Держись, — пробормотал я, больше себе, чем ей, чувствуя, как по нашей глубинной связи прокатывается новая, усиливающаяся волна невыразимой агонии.

Это была не физическая боль в человеческом понимании. Это было ощущение, будто саму суть твоего существа рвут на части, пропитывая едкой метафизической кислотой и одновременно прожигая раскаленным до бела клеймом.

Сепа издавала пронзительные, скрежещущие визги, который резали слух даже сквозь оглушительный гул ветра. Ее трехсотметровое тело трепетало и изогибалось в мучительной судороге.

Сияющие сегменты ее панциря помутнели и потемнели в местах нанесения линий, их поверхность искажалась и пульсировала неровным, будто бы болезненным светом. Я чувствовал каждое ее мышечное сокращение, каждый импульс первобытного страха и глубочайшего недоумения, бьющийся в такт с моей собственной сжимающейся тревогой.

Она не понимала, зачем я, ее создатель и хозяин, причиняю ей такую невыносимую боль, и эта детская, чистая растерянность ранила меня изнутри почти так же сильно, как и ее собственные страдания.

Концентрация, необходимая для такой ювелирной работы, вкупе с постоянной необходимостью тащить за собой на энергетических буксирах три десятка нулевых бомб, каждая из которых тянула на несколько сотен килограммов мертвого, инертного веса, выжимала из меня все соки.

Наша скорость неумолимо падала. Преследователи, окончательно оправившись от первого взрыва и поняв тактику, снова начали настигать, как стая голодных псов, безошибочно чувствующих слабину в жертве.

Пришлось снова пускать в ход «отпугивающее средство». Снова я швырнул им навстречу еще одну бомбу, на этот раз левее, чтобы отсечь пытавшуюся обойти с фланга Элиру.

Уже знакомая ослепительная белая вспышка, на мгновение поглотившая звук, а затем оглушительный, разрывающий барабанные перепонки гул, в очередной раз встряхнувший воздух и заставивший содрогнуться даже Сепу.

В отличие от ядерного оружия, здесь не было ни радиации, ни долгосрочных радиоактивных осадков — только чистейший, неистовый выброс искаженного Потока, самой праматерии всего живого, обращенной в оружие абсолютного уничтожения, так что природе внизу под нами я никак не вредил, даже наоборот. Но сильно легче от этого не становилось.

Они снова отпрянули, их ауры вспыхнули яркими всплесками, но я видел — они уже не так уверены в себе, не так стремительны в атаке. Каждый такой взрыв заставлял их рефлекторно держать дистанцию, выжидать, тратить драгоценные силы на постоянную готовность к защите, а не на нападение.

И так продолжалось снова и снова, по мере нашего безумного пути. Пролетев, по моим субъективным ощущениям, уже добрую тысячу километров над мелькающими внизу лесами и горами, я почувствовал, как по спине Сепы пробежала последняя, завершающая линия сложного узора.

Вся схема была наконец готова. Сложный, переплетающийся в гипнотический лабиринт узор из линий замерцал на ее панцире зловещим, нестабильным сиянием, живой и готовый к активации.

Я перевел дух и отдал ей мысленный приказ, указав на нулевую бомбу. Простой, чудовищный по своей сути и единственно возможный в данной ситуации.

— Сепа. Сожри.

Она, всё ещё содрогаясь от отзвуков невыносимой боли, послушалась. Её гигантская, сияющая голова рванулась вперёд, массивные световые жвала сомкнулись вокруг одного из инертных металлических цилиндров, который я удерживал на энергетической нити.

Я отскочил в сторону, создавая критически важную дистанцию. Её тело, испещренное дымящимися и пульсирующими линиями только что завершенного узора, изогнулось дугой, напряглось, готовясь принять удар.

Не было ни взрыва в привычном понимании, ни огненного шара, разрывающего плоть. Внутри её сияющего тела, в самом его эпицентре, возникла точка. Точка абсолютной, выжигающей взгляд белизны.

Она была крошечной, не больше булавочной головки, но от неё исходила такая сконцентрированная, чудовищная мощь, что воздух вокруг нас затрепетал и зазвенел, как тысяча натянутых до предела струн, готовых лопнуть.

Затем точка расширилась. Мгновенно. Беззвучно на первом, решающем микроскопическом отрезке времени.

Вся энергия, заключенная в нулевой бомбе, энергия, способная стереть с лица земли небольшой город, не была выпущена наружу в разрушительном катаклизме. Она была заключена внутри оболочки её существа, сдержана, сжата и направлена внутрь тем самым узором, который я нанес, и который на мгновение стал идеальной, чудовищно прочной и в то же время невероятно хрупкой клеткой.

И эта клетку, не выдержавшую внутреннего давления, тут же её разорвало изнутри. Сила, которой некуда было деваться, разворотила её форму.

Сепа не взорвалась в обычном смысле, но ее разметало на множество сияющих, раскаленных осколков. Сгустков чистой, но теперь дестабилизированной энергии.

В обычной ситуации, в такой момент связь с проводником оборвалась бы, и его тело отступило бы в глубины тела хозяина для долгого восстановления.

Но узор, выжженный мной на её панцире, не дал этому случиться. Он не распался вместе с ней.

Каждый её осколок, каждая частица её рассеянной сущности, всё ещё была опутана, прошита невидимой, но неразрывной паутиной этих светящихся линий, которые теперь пылали ослепительным, яростным белым светом, удерживая её распадающееся сознание от окончательного растворения в хаосе, не давая ей «умереть».

Через нашу с ней связь, всё ещё держащуюся на этом узоре, хлынула боль. Не та, что была при нанесении линий, и даже не острая боль от самого разрыва.

Это было что-то запредельное, не имеющее