Амурская соната Чёрного Дракона - Алексей Ветров

В глубине снова ударило: «дул‑дун». Река взяла пониже. Туман подтянулся к «камню». У берега бело‑синие фонари стояли шеренгой – ровной, усталой, но прямой. Лица – русские, китайские – были обращены к воде. Каждый в этот момент был не «в толпе», а «на месте». И это «место» – единственное, что у них было.

Марина опустила руки. День ещё не начался, а ночь ещё не закончилась. Это была граница – тонкая, как рисовая бумага, натянутая на обруч барабана. И первая битва на этой границе – состоялась.

Но в глубине, там, где вода становится памятью, уже шевелилось второе дыхание.

И Марина знала: рядом с её именем в чёрной воде кто‑то выводит другое – квадрат в круге, дверь в монете, знак, который нельзя «прочитать», но можно сыграть. Она тихо кивнула реке – и река кивнула ей.

Ночь только начиналась.

Глава 25. Зеркала в окнах

…Когда шум набережной стих, а шаги вокруг стали мягкими, как в снегу, Марина закрыла глаза – и не заметила, когда перестала различать, где она стоит.

В ушах бился ровный ритм – медленный, тяжёлый, как удары огромного барабана под водой: дун… дун… дун… Каждая вспышка звука отзывалась в теле волной тепла, а между ударами звучала тишина, полная напряжения, будто в ней кто-то слушает её дыхание.

Туман вокруг стал жидким, как стекло на солнце, и сквозь него проступила узкая тропа из влажных досок. По обе стороны – вода, не чёрная, не синяя, а цвета чернил, в которых месяцами размачивали старые письма. На поверхности иногда всплывали слова – чужие и её собственные – и тут же тонули, не успев быть прочитанными.

И вдруг, в самом центре, там, где доски заканчивались, Марина увидела фигуру. Лиза стояла босиком, в рубашке, тонкой, как паутина, и глядела прямо на неё. В её руках был не ноутбук и не скрипка, а стеклянная чаша с водой. На дне чаши лежал квадрат в круге – знакомый, как рисунок детства, но тёмный и тяжёлый.

– Мам, – сказала Лиза, и губы её не дрогнули – слова шли прямо в грудь. – Ты слышишь?

И в тот же миг ритм воды изменился: дун… да-да-да… дун… да-да-да… – как если бы кто-то постукивал пальцами по струнам. Это был их старый, смешной сигнал, которым Лиза в детстве звала её на кухню.

Марина сделала шаг – и доска под ногой стала мягкой, как мох.

Лиза подняла чашу выше, и круг с квадратом внутри дрогнул, как зеркало от ветра.

– Не опоздай, – сказала она, и в этот момент доски исчезли.

Марина рухнула в воду – прямо в ритм, прямо в сердце, что билось глубоко и звало её по имени.

И проснулась на берегу – с ощущением, что ритм всё ещё слышен, а слово «не опоздай» ещё не успело остыть.

День в Хабаровске начался слишком тихо.

Скрипачка Марина Морозова проснулась не от шума машин или криков чаек у Амура, а от того, что за окном стояла тишина, в которой даже ветер казался чужим. Сквозь шторы пробивался серый свет – тусклый, как в пасмурный ноябрьский вечер, хотя на календаре стоял июль.

В квартире, где они расположились на ночь вместе с Улуном, Лянь Хуа и двумя воинами Сунь Чжоу, всё было в порядке: дверь заперта, окна закрыты, фонари-обереги ещё горели у подоконников. Но Марина уже знала: враг перестал бить в лоб. Он нашёл путь внутрь.

– Они меняют тактику, – сказал Улун, когда она вышла на кухню. Он стоял у окна и смотрел вниз, туда, где на пустынной улице колыхался туман, но не над рекой, а прямо между домами. – Теперь фронт – везде.

Марина подошла ближе и увидела: на стене соседнего дома, в окне на третьем этаже, на секунду мелькнуло лицо Лизы. Она замерла, но тут же осознала – это не Лиза. Отражение было чуть искажено, глаза слишком чёрные, а улыбка – чужая.

– Оно наблюдает, – тихо сказала она.

– Оно ищет, куда ударить, – кивнул Улун. – В зеркала, в окна, в лужи… в любую гладь.

В городе началось странное движение. Люди шли по своим делам, но слишком быстро, не глядя друг на друга. Некоторые дома казались пустыми, хотя ещё вчера вечером там горел свет. На углу Амурского бульвара продавщица мороженого стояла за прилавком, но вместо отражения в стекле холодильника Марина видела мутную воду и медленно проплывающих в ней фигур.

– Они уже внутри, – сказала Лянь Хуа, поправляя ремни сети за плечами. – Я вижу, как туман прячется в дверных проёмах.

На Советской улице они впервые столкнулись с новым приёмом врага. У витрины книжного магазина стоял мальчик лет десяти, смотрел на своё отражение в стекле и шептал что-то. Марина подошла ближе – и увидела, что отражение шевелит губами в ответ, но слова не совпадают. Мальчик потянулся рукой к стеклу, и отражение сделало то же самое, но раньше него, словно заманивая.

Марина резко схватила его за плечо и оттащила. Мальчик заорал, но стекло уже дрогнуло, в нём заколыхалась вода, и чья-то длинная бледная рука почти выбралась наружу. Улун ударил ладонью по витрине, и по стеклу побежали трещины, вода ушла, а отражение исчезло.

– Так будет в каждом окне, – мрачно сказал он. – Они нашли способ миновать берег. Теперь каждый дом – это ворота.

На площади Ленина, прямо у фонтана, их ждали люди из обеих сторон – реального Хабаровска и Зеркального. Горожане держали зеркала, повёрнутые наружу, как щиты, воины Сунь Чжоу встали в круг и начертили на асфальте водяные знаки.

– Мы не сможем перекрыть все дома, – сказала Марина. – Их слишком много.

– Нужно закрыть не дома, а потоки, – возразил Улун. – Улица, квартал, район. Мы должны сжать их пространство.

Но враг уже действовал.

Сначала это был шёпот в стёклах автобусных остановок. Потом – тени, что двигались по стенам быстрее, чем могли бы двигаться люди. В одной из арок они увидели старика, стоящего спиной к ним. Когда он обернулся, лицо оказалось плоским, как у маски, а глаза – пустыми. Изо рта хлынула вода, растекаясь по асфальту к их ногам.

– Руби! – крикнула Лянь Хуа, и её сеть вспыхнула серебром, накрывая фигуру. Маска треснула, тело рассыпалось на воду, но эта вода тут же потянулась к ближайшей двери подъезда и исчезла за ней.

Весь день они двигались по городу,