Концессионер - Дмитрий Шимохин

он задумчиво, — то они просты. Интересы государства диктуют нам необходимость строить как можно больше железных дорог. По всем направлениям. И на юг, для вывоза хлеба. И на восток, для освоения наших богатств. Чем больше будет дорог, тем сильнее будет Империя. Вопрос лишь в том, с чего начать. С чего важнее начать именно сейчас. Решайте, господа.

Его ответ был шедевром дипломатии. Он никого не поддержал напрямую, никого не обидел. Но, поставив знак равенства между южным и восточным направлениями, он дал понять, что проект, представленный мной, имеет право на жизнь, что он важен для государства. Он отдал решение на откуп большинству, но указал, где находятся его симпатии.

Я понял, что это мой шанс. Мой последний, решающий удар. Воспользовавшись паузой, пока «южане» пытались осмыслить ответ Великого князя, я снова шагнул к трибуне.

— Его Императорское Высочество совершенно правы! — заговорил я громко, обращаясь ко всему залу. — Интересы государства! Давайте же поговорим именно о них!

Я повернулся к Вяземскому, который смотрел на меня с нескрываемой ненавистью.

— Вы говорите — экспорт хлеба в Европу! Прекрасно! Но куда пойдут деньги от этого хлеба? Они пойдут в Англию! На оплату английских машин, английских паровозов и английских же рельсов, которые мы будем покупать у них за наше же золото! Мы будем кормить английских рабочих в Манчестере, вместо того чтобы дать работу нашим, русским мужикам на Урале! Это не государственный интерес, господа! Это — колониальная политика, где Россия — всего лишь богатая, но бесправная колония!

По залу прошел ропот. Я бил в самое больное, в национальную гордость, в унижение после Крымской войны.

— А я говорю: наш хлеб должен кормить наших, уральских и тульских рабочих! Путь на юг — это путь для обогащения горстки хлеботорговцев и иностранных банкиров! А путь на восток — это путь к развитию внутреннего рынка, к промышленной мощи и независимости всей страны! Как говорил великий Ломоносов, могущество России прирастать будет Сибирью! Так давайте же дадим ей эту возможность! Хватит кормить чужих! Пора подумать о своих!

Эта короткая, хлесткая, может быть, даже популистская речь, бьющая в самое сердце, похоже, решила исход дела. Я видел, как загорелись глаза у промышленников, как закивали головами военные, как смущенно переглядывались даже некоторые из сторонников Вяземского. Аргументы «южан» о быстрой прибыли теперь выглядели не как государственная мудрость, а как банальное шкурничество, забота о собственном кармане в ущерб интересам всей страны.

Председатель, видя, что настроения в зале явно переломились, и бросая тревожные взгляды на Великого князя, поспешил объявить голосование.

— Голосование, господа! — объявил он. — Прошу представителей акционеров подойти к столу секретарей для подсчета голосов по главному вопросу повестки дня: «Какое направление развития Общества — южное или восточное — признать приоритетным». Голосуем пакетами акций.

Секретари приготовились, костяшки на счетах замерли. Представители акционеров, держа в руках доверенности и реестры, начали подходить к столам. В зале воцарилась звенящая тишина, нарушаемая лишь сухим щелканьем костяшек на счетах да скрипом перьев. Я стоял в своем ряду, рядом с Кокоревым и Штиглицем. Василий Александрович нервно теребил бороду, барон сидел неподвижно, сложив руки на трости. Я старался сохранять невозмутимый вид, но сердце колотилось где-то в горле. Все решалось сейчас.

Подсчет длился мучительно долго. Наконец, один из секретарей подошел к председателю и шепотом доложил результат. Председатель взял лист бумаги, откашлялся, и его кислое лицо стало еще кислее.

— Господа акционеры! По результатам голосования… с перевесом в… — он запнулся, — … в триста сорок два голоса… приоритетным признается… восточное направление.

Зал взорвался! Сторонники «восточного» проекта — Кокорев, московские купцы, уральские промышленники — вскочили со своих мест, крича «Любо!», «Ура!», аплодируя и обнимаясь. Барон Штиглиц сдержанно, но с явным удовлетворением пожал мне руку. Кокорев с силой хлопнул меня по плечу так, что я едва устоял на ногах.

— Сделали! Мы их сделали, Владислав Антоныч! — ревел он, сияя от счастья.

«Южане» же во главе с князем Вяземским, мрачные, как грозовые тучи, молча, не прощаясь, начали покидать зал. Их триумф обернулся унизительным поражением. Победа была за нами.

Меня тут же окружили восторженные акционеры, поздравляя, пожимая руку, задавая вопросы. Я — никому не известный сибирский выскочка — стал героем дня, человеком, который в одиночку переломил ход собрания.

И в этот момент, сквозь толпу поздравляющих, ко мне бесшумно протиснулся флигель-адъютант Великого князя в своем сверкающем мундире.

— Господин Тарановский, — тихо, почти на ухо, произнес он. — Его Императорское Высочество просит вас уделить ему несколько минут. Для разговора.

Я оглянулся. Великий князь, не дожидаясь окончания суматохи, уже направлялся к боковой двери.

— Конечно, — ответил я адъютанту.

— Прошу следовать за мной. В кабинет директора. Его Высочество желает говорить с вами с глазу на глаз.

Кокорев, видевший эту сцену, удивленно поднял бровь. Я едва заметным знаком показал ему, что все в порядке, и последовал за адъютантом, понимая — сейчас начнется настоящий разговор. Не о рельсах и прибыли.

Адъютант провел меня в небольшой, отделанный темным деревом кабинет директора и, плотно притворив за собой дверь, оставил одного. Великий князь стоял у окна спиной ко мне, глядя на Большую Морскую улицу. Он не обернулся, когда я вошел.

— Ваша речь была… убедительна, Тарановский, — произнес он спокойно, но в его голосе прозвучала ледяная нотка. — Вы хороший актер. Умеете зажечь толпу. Но я пришел сюда не ради обсуждения тарифов на перевозку хлеба. Генерал Игнатьев ознакомил меня с вашими, скажем так, более смелыми планами. Относительно Маньчжурии.

Он резко повернулся. Его взгляд — пронзительный, властный, не предвещающий ничего хорошего — впился в меня.

— Вы действительно считаете возможным в одиночку, с вашей бандой головорезов, — он чуть скривил губы, — отнять у Цинской империи целую провинцию? Вы хотите, чтобы я доложил моему Августейшему брату, Государю Императору, что один из его подданных решил поиграть в Тамерлана и самовольно втянуть нас в войну? Вы понимаете, чем это пахнет?

Я понял — это главный экзамен. Сейчас решалось все. Я должен был быть предельно убедителен.

— Ваше Императорское Высочество, речь не идет о завоевании, — спокойно ответил я, выдержав его тяжелый взгляд. — Речь идет о том, чтобы подобрать то, что и так плохо лежит и вот-вот достанется другому. Китай сотрясают восстания тайпинов, няньцзюней, дунган. Власть Пекина в Маньчжурии — призрак. Там правят продажные амбани и атаманы хунхузов. Это