Курс на СССР: Переписать жизнь заново! - Тим Волков

— … с пластинки групп «Рэйнбоу»…

— Вот, я же говорил!

— … альбом группы Эй-Си — Ди-Си… рок-высковольтники… не потерять творческой наэлектризованности… не дать голому нерву заплыть жирком благополучия!

— Черт побери! Хорошо сказал, — восхитился Серега. — Ну, Сева!

Потом еще был Майкл Шенкер… ополоумевший гитарист разбивает стекло дорогого «Мерседеса» дорогой же гитарой… Тяжелый рок, это музыка угнетенной молодежи…

И в конце «Блэк Саббат» с Гилланом… Ну-у, так…

Хорошая была передача, что и говорить. Жаль, что в этот раз как-то музыки было маловато… или мне просто показалось?

Прежде чем вернуться домой, я спустился вниз, к почтовым ящикам. Может, «Юный техник» пришел или там «Смена» с хит-парадом, вечером-то забыл заглянуть. Ни журнала, ни газет, увы, не было. Лежала лишь какая-то официальная бумага… На мое имя!

Я вскрыл конверт.

Повестка! Повестка из военкомата.

Что, уже? Вроде, рановато еще.

Ага, еще не в армию! Пока только на медкомиссию! Явится завтра к девяти ноль-ноль по адресу Моховая, 10. Ну да, так как раз военкомат. Солидное такое здание, старинное, в четыре этажа.

* * *

— Так-так! — невролог, седенький старичок в белом халате, помахал перед моим носом блестящим молоточком. — Сюда смотрим… Теперь сюда. Голову не поворачиваем! Травмы какие были? Обмороки? Н-да, н-да-а…

Что он там нашел, я не спрашивал, пошел по кабинетам дальше. Еще нужно было пройти хирурга и эндокринолога, а потом терапевта. Народу было не так, чтобы много, но и немало. Такие же парни, как я, шатались туда-сюда по коридору в одних трусах.

Затем председатель комиссии вызвал каждого лично. Войдя, нужно было доложить по форме, как именно, указывалось на табличке, висевшей на двери кабинета.

— Товарищ председатель комиссии, призывник Воронцов…

— Ага, призывник Воронцов, — прочитав результаты обследования сказал он. — Что-то не нравится мне ваша голова! Точно, никаких травм не было? Каких-нибудь там падений?

— Падения были, а как же! И даже не один раз.

Про «Жигули» я не стал рассказывать, к чему? Так вот и отвечал, уклончиво, по принципу: тут помню, ту не помню.

Задав еще пару вопросов, врачи зашушукалось, и председатель велел мне выйти, и через пору минут зайти…

Что я и сделал, снова заглянув в дверь:

— Можно?

— Да-да, заходите, — пригладив седую бородку, приветливо улыбнулся председатель. — Ну, что, призывник Воронцов. Будем вас обследовать! В больничку на недельку положим, томограф, анализы… то, се…

— Что-нибудь серьезное, доктор? — всполошился я.

Врач отмахнулся:

— Вряд ли. Скорее, возрастное. Но, думаю, что в осенний призыв вы уже не успеете. Пойдете на службу весной.

— Вы сказали, в больничку, — я все же продолжал беспокоиться. — Что, прямо сейчас?

— Нет, конечно же. В октябре, наверное, или еще позже. Как будут места… Да не волнуйтесь, молодой человек, мы вас обо всем известим!

До вчера я еще забежал на почту, отправить Наташе бандероль с газетами. Пока очередь, пока оформляли. Хорошо, паспорт был при себе, все ж таки шел-то в военкомат, на комиссию.

По пути заглянул в продовольственный, купил соль. Вдруг мать снова забыла? Еще выкинули майонез. Встал еще в одну очередь, взял две банки, больше в они руки не давали. Майонез, это было хорошо, скоро седьмое ноября, как раз для праздничного салата. Эх, еще бы зеленый горошек «Глобус»!

Домой я возвращался уже в сумерках. Зажглись фонари. И еще что-то нервно било по глазам синим истошным светом.

Мигалка!

У нашего подъезда стоял желтый милицейский «УАЗик», прозываемый в народе «луноходом». Двое сержантов в форме вывели из подъезда Серегу Гребенюка! Вернее, шел-то он сам, просто один милиционер шагал впереди, а второй сзади.

Я бросился было:

— Серега!

— Не положено! — строго осадил сержант.

А дальше все было, как в песне Высоцкого:

— И с размаху кинули в черный «воронок»!

Только «воронок» в нашем случае был желтым…

Глава 14

Желтый «уазик» медленно выехал со двора, и, свернув на шоссе, рванул с места, выбросив в ночь клуб сизого выхлопа. Не в силах пошевелиться, я стоял, вжавшись спиной в шершавую стену подъезда, пока он скрылся за углом

Холодная волна отчаяния и беспомощности подкатила к горлу. Серегу арестовали на моих глазах. Я ведь предупредил его! Говорил же, что Гога — подстава, что не надо с ним связываться.

И вдруг, словно разряд молнии ударил в голову: а что, если это и есть та самая точка невозврата, пройдя которую он уже не вернётся на правильный путь? А грозящая ему судимость и есть та самая первая ступенька скользкой лестницы, взойдя на которую он станет авторитетом в криминальном мире и откроет дорогу к появлению одной из мощнейших группировок «Северные волки».

Я вздрогнул. Нет. Этого нельзя допустить. Даже не ради него, (черт с ним, с Гребенюком!), а ради будущего, и тех событий из-за которых я сюда попал. «Северные волки» сделали много плохого и много кого отправили на тот свет. Я почувствовал, что это мой шанс что-то изменить. Слабый, призрачный, но шанс.

Медлить нельзя. Надо действовать!

Перепрыгивая через несколько ступеней, я взлетел по лестнице и остановился перед соседской дверью. Она была приоткрыта, но я всё равно постучал и, не дождавшись ответа, осторожно вошел в прихожую.

Из кухни доносились сдавленные всхлипы. Тетя Вера сидела на кухонном табурете, прислонившись к стене. Её руки безвольно свисали, плечи судорожно вздрагивали, а на лице, казалось, замерла маска непонимания, горя и отчаяния. На её щеках были видны мокрые дорожки, глаза были красными, но сухими. Казалось, она выплакала все слёзы.

Возле нее суетилась заботливая и любопытная соседка, пытаясь напоить её какой-то остро-пахнущей жидкостью из стакана. Увидев меня, она поставила стакан на стол и замахала на меня руками, как бы говоря «уйди, не до тебя сейчас».

— Тетя Вера? — тихо окликнул я. — Я видел Сережу. Что случилось?

Она повернула ко мне лицо и… растерянно улыбнулась.

— Сашенька… — ее голос дрожал. — Забрали Сережу… милиция… Забрали моего мальчика…

— За что? — сжалось все внутри.

Неужели он всё-таки пошел к этому Гоге в подельники? Соблазнился двумя червонцами, и теперь…

— За спекуляцию… — она с презрением выдохнула это слово. — Говорят, какие-то пластинки заграничные перепродавал! Вот его и поймали, подставной покупатель был… Ой, Сашенька, что же теперь будет-то? Судимость ведь… жизнь загублена!

Я замер, переваривая