Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

– Я не сказал этого сразу, потому что плохо тебя знал. А потом было неловко, потому что скрыл. Но я тебя люблю. И доверяю. Честно. И хочу, чтобы ты была рядом. Ты простишь меня?

– Это… Ты не врешь, Тани?

– Нет, – ответил он. – Если хочешь, спроси у Маати. Он тоже знает.

Лиат не могла ничего ответить – мешал ком в горле. Итани встал и умоляюще протянул к ней руки. С него ручьем текла вода, в глазах стоял страх – боязнь того, что она уйдет. Лиат сползла в воду, к нему в объятия. Платье мгновенно промокло и камнем потянуло вниз, но ей было все равно. Она привлекла Итани к себе, прижалась, уткнулась в него лицом. По щекам у обоих текли слезы, но Лиат уже не различала, где чьи. Его руки обвили ее, приподняли – крепко, бережно, восхитительно.

– Я знала! – произнесла она. – Знала, что ты не тот, кем кажешься. Что ты необыкновенный. Я всегда это подозревала.

Он поцеловал ее. Ощущение было сказочным – словно древняя легенда ожила. Она, Лиат Чокави, – возлюбленная хайского сына, пребывающего в изгнании. Он принадлежит ей. Она чуть откинулась, взяла его лицо в ладони, точно в рамку, и посмотрела так, будто видит впервые.

– Я не хотел тебя обидеть, – сказал он.

– Обидеть? – переспросила она. – Да я просто летаю. Я летаю, любимый!

Он обнял ее – неистово, как утопающий хватается за спасительную соломинку. Она ответила ему, едва сбросив мокрые одежды. Платье упало в воду и погрузилось на дно, водорослью скользнув по ногам.

Они стояли, тесно прижавшись, по бедра в прохладной воде, и Лиат готова была петь от мысли о том, что ее любимый может однажды занять трон. Однажды он станет хаем!

9

Маати вздрогнул: Хешай-кво тронул его за плечо. Поэт отступил назад; его широкий рот кривился в ухмылке. Маати отодвинул полог и сел на постели. Голова была как ватная.

– Мне скоро уходить, – сказал Хешай-кво тихо. В его голосе слышалась веселая нотка. – Вот я и разбудил тебя, чтобы не проспал целый день. Поздно встанешь – назавтра только хуже будет.

Маати повел руками. Хешай-кво угадал суть вопроса без уточнения.

– Уже за полдень.

– Боги! – Маати поднялся. – Прошу прощения, Хешай-кво! Я сейчас же приготовлюсь…

Хешай прошлепал к дверям, отмахиваясь от извинений. На нем уже были сандалии и строгое коричневое одеяние.

– Не трудись. Ничего особенного не произошло. Просто я не хотел, чтобы ты мучился сверх положенного. Внизу фрукты и свежий хлеб. Есть колбаса, хотя на твоем месте я бы сразу не наедался.

Маати принял виноватую позу:

– Я пренебрег обязанностями, Хешай-кво. Не надо было мне гулять допоздна и спать так долго.

Хешай-кво хлопнул в притворном гневе и грозно ткнул пальцем в его сторону:

– Кто из нас учитель – ты или я?

– Вы, Хешай-кво.

– Тогда мне и решать, пренебрег ты обязанностями или нет. – И поэт подмигнул.

Когда он ушел, Маати снова лег и прижал руку ко лбу. С закрытыми глазами казалось, будто кровать под ним колышется, плывет по неведомой бесшумной реке. Он не без труда размежил веки, понимая, что чуть было не заснул опять. Потом встал, переоделся в чистое и пошел вниз за обещанным завтраком.

Снаружи разлилось душное, знойное марево. Маати искупался и привел вещи в порядок, чего не делал уже много дней. Когда явился слуга – забрать тарелки и белье, – он попросил принести кувшин лимонной воды.

Затем Маати разыскал нужную книгу и пошел посидеть в тени деревьев у пруда. Кругом пахло свежестью и зеленью, как от свежескошенной травы. В тишине, нарушаемой лишь жужжанием насекомых и изредка плеском карпов кои, Маати открыл обложку в коричневой коже и начал читать.

Со времен древности, с эпохи Первой Империи, не было случая, чтобы поэт совершал более одного воплощения в жизни. Ныне мы с печалью вспоминаем те чудесные годы, ибо наши предки не знали, что андат, однажды освободившись, почти наверняка не может быть воплощен заново. Вследствие этого мы, поэты, принуждены ограничивать свое творчество единственным произведением, уподобляясь ученику краснодеревщика, чей первый табурет должен стать образцом мастерства, славимым в веках. Посему нам надлежит изучать свою работу самым тщательным образом, чтобы последующие поколения не повторили наших ошибок. Подобным образом и я, Хешай Антабури, приступаю к разбору творения моей юности – андата по имени Исторгающий Зерно Грядущего Поколения. Укажу и на ошибки, которых можно было бы избежать, если бы я познал собственную душу глубже.

Почерк Хешая оказался на удивление красивым, а изложение – стройным и увлекательным, как в романе. Начинал поэт с предпосылок, приведших к созданию андата, и своих предварительных требований к нему. Далее он досконально описывал работу по переводу языка мыслей из абстрактного в конкретное, по приданию им формы и плоти. Затем, рассказав о пленении своего андата, Хешай-кво указывал на ошибки в тех местах, где древняя грамматика позволяла сказать двояко, где форма спорила с намерением. При этом недостатки творения, которых Маати нипочем не заметил бы, были расписаны так откровенно, что становилось неловко: красота, граничащая с надменностью, сила, питающая гордыню, уверенность, дающая презрение… И всюду подробно прослеживалось, как каждая дурная черта берет начало в душе самого поэта.

Как бы эта исповедь ни смущала Маати, он понемногу проникся уважением к учителю, к мужеству, с каким тот доверил бумаге столь личное.

Солнце скрылось за верхушками деревьев, а цикады завели свой вечерний хор, когда Маати добрался до третьего раздела книги, который Хешай назвал «Работой над ошибками». Маати поднял глаза и увидел, что андат стоит на мосту и смотрит на него. Совершенный овал лица, лукавый ум во взгляде… Маати мысленно еще не оторвался от поэзии, что создала все это.

Бессемянный принял позу приветствия, строгую и безупречную, и прошел по тропинке к нему. Маати захлопнул книгу.

– Грызешь гранит, – произнес Бессемянный. – Увлекательно, правда? Хотя и бесполезно.

– Отчего же бесполезно?

– Исправленная версия почти неотличима от предыдущей. Меня нельзя воплотить одинаково дважды, и ты это знаешь. Поэтому вносить поправки в готовую работу так же нелепо, как просить прощения у того, кого убил. Ты не против, если я присоединюсь?

Андат растянулся на траве и устремил черные глаза к югу, к дворцам и незримому городу за ними. Совершенные пальцы выдергивали травинку за травинкой.

– Зато другие не повторят его ошибок, – сказал Маати.

– Если бы книга показывала другим их собственные ошибки,