По прозвищу Святой. Книга вторая - Алексей Анатольевич Евтушенко

— Я и не думаю, — заверял её Максим. — Я вижу, что ты от чистого сердца. Спасибо тебе.

Выздоровление шло не так быстро, как хотелось бы Максиму, но шло. На третий день он начал вставать и передвигаться самостоятельно. Сначала медленно — до туалета и обратно — но с каждым днём всё уверенней и уверенней.

— Ты очень необычный человек, Максим, — говорила Анна. — Другому с такой раной вообще бы не выжить. А ты, вон, уже ходить начал.

— На мне всё очень быстро заживает, — отвечал Максим то же самое, что всегда отвечал в подобных случаях.

Тогда же, на третий день, Максим спросил о своей рубашке из поляризованного углерита.

— Хочешь надеть? — спросила Анна. — Я её с тебя сняла, она мешала. Сняла и постирала. Из чего она? Никогда не видела и даже не знала, что такие бывают.

— Это экспериментальная защитная рубашка, — сказал Максим. — Другими словами — бронежилет. Она хорошо защищает от пуль и осколков. Когда-нибудь такие будут носить все советские солдаты.

— Ну-ну, — сказала Анна. — Ладно. Не хочешь рассказывать — не надо.

— Сказал чистую правду. Только не всю. Всю не могу, поверь.

— То-то я и смотрю, что ты словно не отсюда.

— Как это — не отсюда?

— Да так, не отсюда. Не из этого мира. Знаешь как говорят про человека — мол, он не от мира сего? Вот про тебя можно так сказать. Не от мира сего.

— Так говорят про юродивых, святых, разных чудаков или людей, настолько увлечённых своим делом, что они почти не замечают происходящего вокруг, — сказал Максим. — По-моему, я не подхожу ни под одну категорию.

— А дай-ка мне свою руку посмотреть, — попросила Анна.

— Погадать хочешь? — улыбнулся Максим.

— Не гадаю. Вернее, гадаю, но очень редко. Посмотреть.

Максим медлил, размышляя. С одной стороны он совершенно не верил ни в хиромантию, ни в астрологию, ни вообще в какую бы то ни было эзотерику. Все, необычные способности, даже сверхспособности, которыми он, советский человек конца двадцать первого века, обладал, имели вполне научное обоснование. И тем не менее. А вдруг эта ведунья, действительно, умеет читать по руке прошлое и будущее? Глупо было бы думать, что науке известно всё. Не всё. И никогда всё известно не было. Более того, научные знания множество раз забывались, а затем, через сотни и даже тысячи лет заново открывались людьми…

— Али боишься? — насмешливо спросила Анна, почувствовав сомнения Максима. Он подозревал, что и старинное словечко «али» она употребила специально.

— Я мало чего боюсь, и уж точно не этого. На, держи, — он протянул ей руку.

Анна долго разглядывала его ладонь, водила по ней пальцем, беззвучно шевелила губами.

— Ты не чудак и уж точно не юродивый или святой, — заключила она. — Дело своё знаешь. Убивать на войне — не твоё дело. Ты не воин. Но стал им, потому что другого выхода не было. Поступил так, как поступают все настоящие мужчины во все времена. Так поступил мой сын, я уже говорила. Так поступил и ты. Но ты всё равно не принадлежишь этому миру. Ты — другой. Не чужой. Другой. Не могу понять и объяснить. Тебя словно не должно здесь быть. Но ты есть. Ох… — она провела рукой по лбу. — Даже голова заболела.

— Ну-ну, — сказал Максим. — Не напрягайся, хватит. Давай помогу.

Он снял Анне головную боль за пять минут.

— Надо же, — она удивлённо прикоснулась к вискам. — Прошло. И кто из нас ведун?

— Вестимо, ты, — сказал он серьёзно и засмеялся.

Анна засмеялась в ответ.

— Если серьёзно, у тебя талант, — сказала. — Большой талант. После войны, если будем живы, приезжай. Научу многому. Такие как мы — на вес золота.

— Я подумаю, — ответил он. — Правда.

После этого случая Максим понял, что почти восстановился.

— Почти — не считается, — сказал ему на это КИР, когда он заговорил с ним об уходе. — Погоди ещё пару дней, послушай моего совета. Нам в очередной раз сильно повезло, но судьбу искушать не стоит. Ты сейчас уйдёшь недовосстановленный, потом перенапряжёшься и снова сломаешься. Но никакой Анны рядом уже не будет. Здесь хорошее место для восстановления, правильное. Поэтому ещё два дня. Лучше — три. Торопиться уже точно некуда.

Однако оказалось, что торопиться есть куда.

Лес, на опушке которого приткнулась хата Анны, был и впрямь небольшим — неровный овал километров пять в длину и около четырёх в ширину. В таком трудно заблудиться. Но свою лечебную функцию он выполнял отменно.

Любой лес лечит, это Максиму было известно давно. Лес и море (океан, конечно же, тоже). Но в море или океан не всегда есть возможность погрузиться (особенно в Северный Ледовитый океан), а русский лес практически всегда рядом. Конечно, если ты живёшь Советском Союзе. Этом, первом. Или том, втором, откуда Максим был родом.

Поэтому, как только Максим начал относительно свободно передвигаться, он тут же направился в лес.

Сначала просто медленно бродил по тропинкам, наблюдая как осень полностью вступает в свои права, и жёлтые, оранжевые и красные листья деревьев покидают ветви, устилая лес волшебным ковром. Потом уже ходил. С каждым днём всё уверенней и энергичней.

В один из дней, Анна сказала ему, что узнала, кто обманул разведчиков и подставил их под удар немцев.

— Тарас его зовут. Тарас Садовчий. Та ещё гнида, нынче староста в Грипаках. Приставал ко мне в позапрошлом году, козёл похотлитвый. Я его послала, он злобу затаил. На его злобу плюнуть и растереть, ничего он сделать не может ни мне, ни Марийке. Он это знает и оттого ещё больше зубами скрипит.

— А как узнала? — поинтересовался Максим.

— Пьяный хвастался соседям. Я, мол, русских обманул, а они поверили, дурачки. Теперь их на том свете черти дерут, туда им и дорога. А я здесь паную и буду панувать. Потому что немцы верных ценят и всегда поддержат. Говорил, кто с ним дружить будет, тот в накладе не останется, а кто морду станет воротить и слова вские на него говорить, пусть пеняет на себя. Даже мне угрожал. Так говорят.

— Как именно угрожал?

—