Кана. В поисках монстра - Роман Романович Кожухаров

Всё осозналось потом. Это задним числом мы становимся умными, а тогда, в ослепляющей пелене, я ощутил слабой, потной ладонью, какой тяжеленный у Ормо секатор. Рукоятка его, с выемками для пальцев, как на кастете, была холодна, этим холодом выказывая мне безоговорочное презрение, граничащее с брезгливостью. Я это явственно чувствовал, когда ватными ногами, как в тумане, пытался идти вслед за Варой, к тропинке, туда, к остальным.

Не помню, где я находился, когда опять показался монстр. Как рогские скалы, незыблем тот факт, что к моменту начала побоища я находился на пятачке, то есть вместе со всеми, то есть, с той частью товарищества, которая приняла на себя удар цеашевских костоломов.

Но из всех, находившихся там в тот момент, я лишь увидел, как монстр напал на Зарубу. Следует ли из этого, что в тот миг зривший был ближе прочих к краю обрыва? Так точно. Следует ли из того, что я, как распоследнее сцыкло, собирался спускаться к реке? Никак нет. Не знаю…

Белка всё также беспечно, закрывши глаза, руками гребла на спине. Паромыч, крича, правил «Злым виноградарем». Перед ним, чёрной по бурому горкой смолы, плыла Нора в сторону Зарубы. Тот всё барахтался, когда вдруг, метрах в шести от него, из воды показалось нечто бесформенное.

Нет, не «Легенда о динозавре», не «Чужой» и не «Челюсти», хотя что-то от киношных тварей в осклизлой груде, двигавшейся на скорости, неуловимо и безусловно присутствовало. Но кровь леденило не это.

Почему так кошмарен злой клоун из фильмов-ужастиков? Своей вывернутой наизнанку несуразицей. Потрошителем сделался тот, чьё призвание — веселить до упаду детишек и взрослых. И в этом-то шик инфернальности. Понятно, когда на тебя нападает тупоносая бестия с тоннами акульих комплексов голодного хищника и пилорамой в распахнутой пасти. Воспетая «Энимал плэнет», shark — апология формы, отшлифованной миллионолетием естественного отбора. Но когда вместо носа — свинячий пятак, а всё рыло монстра — безобразно безобразное, да, к тому же, ещё и скалится?..

Стозевное обло атаковало на скорости, но вдруг, перед самым Зарубой, остановилось. Будто восприняло приказание, молвившее: Еффафа! — и стремительно подчинилось. Разинуло пасть, растянуло её омерзительной лыбой, словно в насмешку над собственной жертвой.

Заруба уже не барахтался. Завороженный, тонул: лицом к омерзительной твари, вертикально в воде, качаясь на поднятых ею волнах.

Рыло стремительно погрузилось. Воды хлынули в зев, водоворотом потянув и Зарубу. Его закрутило, сокрыв в бурунах, но через миг в пене и брызгах вновь вынесло на поверхность. Страшная монстрова пасть держала его поперек, мотая в стороны так, что жертва болтала коленями, головой и правой рукой, как тряпичная кукла.

И тут нечеловеческий глас вопияше испил реку до дна. Истошным надрывом прошило насквозь — и тех, кто спускался с гряды убивать огородников, и тех, кто отчаянно сгрудился на пятачке. И Белочка встрепенулась, застыла в реке, как будто плыла-плыла да вдруг наскочила на оголённый провод. Только бесстрашная Нора, множа вышколенную работу нюфовых лап на скорость течения, неумолимо сгребала дистанцию до Зарубы и монстра.

Доводилось вам видеть, как бьётся припадочный в приступе эпилепсии? До рогского избиения я не видел ни разу. Потому не допёр, что раненым зверем завыл зажатый Заруба. Смешалась из него исходящая пена с пеной Днестра. Тряпичная кукла одеревенела и сотряслась, а потом вдруг забилась неистовой дрожью в пасти чудовища.

Глава 4

Бакон

И воевал он в Валахии, где человек рождался поэтом,

жил, как вор, а умирал, как вампир.

Хазарский словарь.

Стадо… Стричь их, резать им выи. Жратва — сумма жертвы и жатвы. Хочешь стричь урожай — умей обрезать лозу. На это у них не хватает извилин. Старухи за них это делают. А тут — подрезание яйцеводов!

Раскрытыми ртами, вылупив бараньи буркалы, ловят движения скальпеля. Лезвие для процедуры нужно тупое. Как дурьи подъярёмные бошки. Ерёмы, какого рожна они видят? Кого? Дирижёра судьбы, усмирителя рыбы? Всемогущего Дубаларя, творящего нечто, селящее ужас в селянах, безоглядно ему их вверяющее. Точно куклы, привязаны кетгутом страха к пятерням, копошащимся в чудище.

А ведь пассы — всего лишь доение, метод Подушки[35], простой, как бануца, которая фунт бережёт. Миллион стерлядей-стерлингов… Долларов, леев, рублей — разницы нет, если сбиться со счёта. Злата. В колоде — сплошные тузы, числом двадцать четыре, и все — у него за пазухой. Луна всегда — в пиках, а пики остры: растянут покладисто, длинно на перекладистых трефах, и ну, не спеша так, резать ремни, прободать червонные бубны в трепещущих червах. Măi, fără prostii[36]!..

Непомерное, скользкое брюхо ворочается, но задние плавники голосуют всё тише. Они здесь расходятся мощно, в шевеленье похожи на ноги раздвинутой бабы. Воздух для рыбки — анестезия, само пребывание вне воды, да ещё пузом кверху.

Господарыня терпит, сносит томительную операцию. И точно ведь: на сносях. Жабры невольно, на ощупь, едва расправляются и опадают. Не удивит, если научается в нычку вдыхать… Чай, удивить его трудно. Диву он никакому не по зубам, в мерзлоте перезлобленной мерзости — его пустота и свобода. И власть. Акбар — это чай, а ещё — величайший, в переводе с арабского.

Древний грек говорил: вольная вода смывает страдания. А рыба?.. Если речка — стихия её, выходит, в воде их… накапливала? Значит, здесь и сейчас, хапая вдохи мерзостным рылом, в муках она от страданий своих избавляется. По капле выдавливает из себя рабыню. По зёрнышку. А он, словно бы никакой не дантист с дипломом зубного техника, а врач-акушер, помогает ей разрешиться.

Господарыня много смышлёнее тягловых сих, хоть и зовут её huso. Пристяжь сгрудилась, скованная одной цепью. Рожи, как вымя. Рэзван Морозан — изувер хитрожопый; садюга Хавко; в замашках под стать кентяре, от жрачки, и пьянства, и скотства опухший Васюра; Еремей, беспробудный Мошняга; крышетечный Вишняк, по кличке Тимуровец, — извращенец, старух, малолеток имеющий под предлогом помочь по хозяйству; Кафкалюк — ублюдочный нарик.

А что, собственно, люди?.. Генетический профиль и жертвы, на фас уготовленные, статистический материал для тучных задумок и расфасовки. От того он и гуманист, что ничто для гумуса его не чуждо. Дубаларь — людолюб. Вычитал в левобережной газетке, изготовленной на подтирку. «Нистрянские сведения» тешит всяческий сор, шелкопёрыми мётлами наметают из интернета, сводят его воедино в подвалы полос, в виде дайджеста занимательных новостей. Увлекательно: на заре христианства, когда Сын Человеческий ходил по воде, аки посуху, и проповедовал, население шарика составляло