Тяжёлая реальность-3. Нестандартное мышление - Хайдарали Мирзоевич Усманов

Мысль о том, что эти “нежные” руки ангара смогут заменить громоздких пустотных дроидов – словно музыка, неожиданная и сладкая – разлилась у него по позвоночнику. Он не искал легкого пути, но он искал умный путь. Если механизмы больших манипуляторов могли бы взять на себя тяжесть, если их “пальцы” могли бы аккуратно задать модулю нужную дугу перемещения, то зачем звать на помощь гигантских пауков-дроидов, шумных и заметных, которые точно привлекут “лишние” и никому не нужные взгляды и вопросы? Лучше – действовать как тень, и использовать то, что уже здесь имеется, прямо под поверхностью стен и перекрытий причального ангара. Но он знал, что мысль хороша, пока она – мысль. А превращать её в дело – это совсем иная совокупность видимых и невидимых препятствий.

Он вернулся в ангар, где свет над рабочими местами был жёлтым и густым, и рассказал о находке Сейрион. Вид её был непроницаем. В глазах – холод, и в голосе – то же презрение, что он видел раньше.

“Эльфы не смешивают рутинное с искусством машины.” – Подумал он, читая по её губам возражение. Она выслушала, но не изменила интонации:

– Если ты собираешься использовать окружающие “руки” – помни о том, что это компромисс. Они грубы и непредсказуемы. Они шумят. Они оставляют следы, которые не стёрешь одним щелчком.

Она называла вещи своими именами, как тот, кто знает цену каждой операции на мостике флагмана. Потом и ИИ корвета, который оставался с ними, тихо присоединился к разговору. Его тон был мягок, но вычислительно точен. Он мог “видеть” эти манипуляторы изнутри своей сети – их рабочие циклы, расписания, малые сбои, текущую температуру шарниров. И, что важнее, он видел скрытые логфайлы аренды. Кто обычно их вызывает… Когда они поднимают “особенные” грузы, и какие профили доступа у сторожа… Кремовый свет консолей отражался в его показаниях, и из цифр рождалась ещё одна, более прагматическая мысль:

– Мы можем обойтись ими, но придётся делать многое вручную и перешивать записи. Это дольше, и это требует ловкости, но это также делает воплощение наших планов тише.

Кирилл улыбнулся этой мысли – не потому, что считал её простой, а потому, что она подтверждала древнюю смекалку:

“Голь на выдумке хитра.”

В его голове буквально “зазвучали” картинки – не схемы и не инструкции, а полноценные сцены. Два ржавых манипулятора, лениво вытаскивающих эльфийский модуль из донорского корвета… Тонкие “руки” эльфийских дроидов быстро латали хрупкие разъёмы… Огровские “крагеры” смахивали пыль и помогали при первой грубой подгонке… Сейрион стояла над консолью, как дирижёр, и задавала тон… ИИ держал счёт, не позволяя шуму систем выскочить наружу… И весь ангар работал, как живой организм, с манипуляторами в роли гигантских мускулов.

Он осмотрел манипуляторы внимательнее, вложил в них не инженерные операции, а человеческую интуицию. Он заметил, что у каждого “пальца” есть петля, вблизи – точка, где можно подхватить, а не захватить. Увидел, как рельсы надголовы позволяют рукам облетать сложные корпуса. Понял, что их движения не тихи, но в ночи их звук станет частью общего гула станции. Он отметил, что огровские дроиды, хоть и грубы, могут исполнять работу, когда надо резко и мощно, а эльфийские – тонкую долю. Запчасти… Штекера… Тонкую юстировку…

И вот, почти безмолвно, он принял решение, но не техническое, а именно решение духа. Он не будет он тянуть на площадку чужих пауков-инженеров, не будет он светить громоздким оборудованием. Он возьмёт то, что даёт ему станция, и сделает из этого инструмент. Он будет просить манипуляторы о помощи как туфля просит ногу – чтобы нещадно держать, но не давить. И при этом он будет аккуратен с записями, не потому, что верит в честность доков, а потому что лишний звук – это приглашение лишних глаз.

Внутри ангара всё это обсуждали не в словах инструкции, а в ритмах. ИИ корвета показывал возможные окна аренды, Сейрион указывала на “опасные” места, где надо внимать шуму, а Кирилл планировал не “как”, а “когда” и “кто” – кого поставить у рычага, у кого будут руки, а кто будет ждать на удалении. Он выбирал людей, кому доверяет, а не оборудование, которое может сдать их на свет.

И в этой тишине он услышал ещё одну мысль – страх и надежду в одном. Лучше работать с тем, что вокруг тебя, чем звать чужих, чьи шаги оставят отпечаток в судьбах. Манипуляторы над головой – старые, с выцветшими наклейками, с жилками, в которых текли тысячи поднятий – стали для него не просто железом, а ухваткой, росчерком судеб, инструментом, что может, при умелом обращении, перенести их будущее из рук Империи в их собственные ладони.

Ночь текла, и он вернулся в рубку к консолям, где ИИ и Сейрион уже собрали карты работ. Сердце его билось спокойно. Решение принято не потому, что это было легко, а потому, что это было возможно в его мире. Манипуляторы не были ответом на техническую проблему. Они были символом того, что иногда лучшие руки – те, что уже висят над тобой.

Ночь в ангарах развернулась как чёрный свиток, и четыре дроида – два тонких, почти ювелирных у эльфийского корвета, и две грубых, тяжёлых машины у огровского – ожили одновременно, будто по чьему-то невидимому взмаху. Они были похожи на механических пауков. Корпуса их сидели низко, ножки-суставы располагались словно ноги у древней паучихи, только каждая “нога” не шевелила паутину, а держала в себе силу гидравлики и плотно сжатого воздуха. Разница поколений шла сразу по манере движения. Эльфийские дроиды ступали плавно, как лезвия по нотной строке, огровские же двигались более резко, немного нервными толчками, с рокотом, как молоты, что бьют по наковальне.

Когда Кирилл отдал распоряжение – не как инженер, а как дирижёр. И механизмы завели синхронную симфонию. Сначала легкие щелчки многочисленных реле, затем – низкий гудок вытяжки, и механическая поступь наполнила пространство. Эльфийские “паучки” слегка подпрыгивали. Их тонкие манипуляторы распрямлялись, словно кисти музыкантов, и они аккуратно касались бронеплит. Их движения были почти интимны. Словно они старались не хватать, а приглаживать металл. Ласкать шов, где металл держит шрам. В их поведении всё было выверено. Попытки не давать трещин… Звуки – шелест, едва ощутимый, как дыхание ткани.

У огровских машин была другая музыка. Гидроцилиндры вздыхали. Суставы скрипели. И когда они подходили к плите, воздух дрожал. Их манипуляторы были широкие, с клешнями, и при их прикосновении металл отозвался глубоким, бархатистым озоном. Они не работали