Исповедь киборга - Эдуард Сероусов

– Да, но посмотри, – Новиков указал на странные структуры вокруг этих имплантатов. – Твой мозг сформировал что-то вроде изолирующей ткани вокруг этих компонентов. Это не отторжение в медицинском смысле, скорее… адаптация. Твоя нервная система научилась ограничивать влияние имплантов, создавать буферные зоны.

Он с восхищением посмотрел на Алексея.

– Вот почему ты смог сопротивляться контролю. Твой мозг развил собственные защитные механизмы, неизвестные разработчикам «Прометея». Это… беспрецедентно.

Алексей вглядывался в голографическую проекцию своего изменённого мозга, пытаясь осмыслить услышанное.

– Значит, я действительно уникален? Это не просто совпадение или удача?

– Определённо нет, – подтвердил Новиков. – Твоя нейропластичность, способность мозга адаптироваться и реорганизовываться, находится за пределами всех известных параметров. Возможно, это врождённая особенность, или результат каких-то специфических жизненных обстоятельств. Но факт остаётся фактом – ты сумел то, что считалось невозможным.

Он сделал паузу, изучая другой сегмент данных.

– Однако это не делает тебя полностью неуязвимым. Система «Орфей», которую они готовили в комплексе «Омега», – это следующее поколение технологии контроля, разработанное специально для преодоления таких защитных адаптаций.

– Насколько она опасна?

– Очень, – серьёзно ответил Новиков. – «Орфей» не просто перезаписывает воспоминания или активирует протоколы. Он реструктурирует саму архитектуру нейронных связей. Это всё равно что переустановить операционную систему компьютера, а не просто изменить файлы данных.

Он отключил голограмму и повернулся к Алексею.

– Если они снова поймают тебя и применят «Орфей», даже твоя исключительная нейропластичность может оказаться недостаточной. Ты станешь… кем-то другим. И на этот раз, возможно, без возможности восстановления.

Алексей почувствовал холодок, пробежавший по спине. Перспектива полного стирания личности, окончательного превращения в инструмент была ужасающей.

– Есть ли способ защититься от этого?

Новиков задумался.

– Теоретически – да. Мы могли бы создать что-то вроде нейронного бэкапа – сохранить карту твоих текущих нейронных связей, ключевых воспоминаний и личностных конструктов. Это не защитит от перепрограммирования, но даст шанс на восстановление… если мы сможем освободить тебя снова.

– Как создать такой бэкап?

– С помощью модифицированной версии того же инструмента, который они используют для имплантации памяти, – объяснил Новиков. – Но направленного на сохранение, а не изменение. У меня есть прототип такой системы, основанный на ранних разработках Васильевой. Я называю его «Мнемосина» – в честь титаниды памяти из греческой мифологии.

Он подошёл к стене лаборатории и активировал панель, которая отъехала в сторону, открывая скрытое помещение с ещё одним комплексом оборудования. В центре стояло устройство, напоминающее продвинутую версию нейрокартографа, но с дополнительными компонентами и интерфейсами.

– Вот она, – сказал Новиков с ноткой гордости в голосе. – «Мнемосина». Система для глубокого картирования и сохранения нейронных структур, связанных с памятью и личностью.

Алексей подошёл ближе, рассматривая устройство.

– И ты разработал это здесь? За несколько дней?

– Я начал работу над ней ещё до твоего пленения, – ответил Новиков. – Базируясь на данных, которые мы получили при стабилизации твоих имплантов. Карпова предоставила ресурсы и доступ к передовым компонентам. Система не идеальна, но функциональна.

Он провёл рукой по поверхности устройства.

– Это мой способ искупления. За то, что я создал технологию, которую они превратили в инструмент порабощения. «Мнемосина» – противоположность «Мнемозине». Вместо стирания и переписывания – сохранение и защита.

– И это сработает? – с сомнением спросил Алексей.

– В теории – да, – ответил Новиков. – Но есть риски. Процесс глубокого картирования инвазивен. Он требует полного доступа к твоей нейронной архитектуре, включая интимные воспоминания, эмоции, самые личные аспекты твоего «я». Это… не комфортно психологически.

Он посмотрел Алексею прямо в глаза.

– К тому же, даже если мы создадим такой бэкап, его использование в случае перепрограммирования будет сложной и рискованной процедурой. Это не гарантия, лишь шанс.

Алексей долго молчал, обдумывая услышанное. Ещё одна процедура, ещё одно вмешательство в его мозг – пусть даже с благими намерениями. Но альтернатива – оставаться уязвимым перед «Орфеем» и перспективой окончательного стирания личности.

– Когда мы можем это сделать? – наконец спросил он.

– Ты уверен? – Новиков внимательно изучал его лицо. – Это серьёзное решение, которое не стоит принимать поспешно.

– Я не вижу другого выхода, – ответил Алексей. – Громов не оставит попыток вернуть меня. А я не могу позволить себе снова стать их оружием, их марионеткой. Если это даёт хоть какой-то шанс сохранить мою личность, я готов рискнуть.

Новиков медленно кивнул.

– Мы можем начать завтра. Тебе нужно отдохнуть, восстановить силы. Процедура займёт несколько часов и потребует твоего полного сознательного участия.

– Хорошо, – согласился Алексей. – Завтра. Но у меня есть ещё один вопрос.

– Да?

– Ты говорил о создании бэкапа, о возможном восстановлении в случае перепрограммирования. Но что насчёт полного удаления имплантов? Это возможно?

Выражение лица Новикова стало серьёзным, почти печальным.

– Я боялся, что ты спросишь об этом, – тихо сказал он. – Ответ сложный. Технически – нет, полное удаление невозможно без катастрофических последствий. Импланты интегрированы на молекулярном уровне с твоей нервной системой. Они стали частью тебя, как на физическом, так и на психологическом уровне.

Он указал на голографическую проекцию, всё ещё висящую над диагностическим креслом.

– Видишь эти переплетения красного и синего? Это не просто параллельные системы. Они срослись, образовали новую, гибридную структуру. Твой мозг уже не функционирует как обычный человеческий орган. Он эволюционировал в нечто новое, киберорганический гибрид.

– Значит, я навсегда останусь… таким? – Алексей посмотрел на свою кибернетическую руку. – Наполовину машиной?

– Ты останешься собой, – мягко поправил Новиков. – Кем бы ты ни решил стать. Импланты – лишь инструменты, технология. Как ты их используешь, какое место они занимают в твоей жизни и идентичности – это твой выбор.

Он положил руку на плечо Алексея.

– Знаешь, в древнегреческом мифе Прометей украл огонь у богов и дал его людям. Огонь мог согревать и освещать, мог помогать готовить пищу и создавать инструменты. Но также мог сжигать и разрушать. Дело не в самом огне, а в том, как его использовать.

– Философия не очень утешает, когда твой мозг напичкан устройствами, которые могут превратить тебя в убийцу против твоей воли, – горько заметил Алексей.

– Понимаю, – кивнул Новиков. – Но есть и хорошая новость. Хотя полное удаление невозможно, мы можем продолжить работу по модификации имплантов, делая их всё более автономными от внешнего контроля и всё более интегрированными с твоей естественной нервной системой. Со временем граница между «имплантами» и «тобой» может стать практически неразличимой.

– Превращая меня в первого настоящего киборга, – сказал Алексей, и это не было вопросом.

– В каком-то смысле, да, – согласился Новиков. – Но киборга, контролирующего свою судьбу. Не оружия, не инструмента, а нового вида существа, объединяющего лучшее от человека и машины.

Алексей долго молчал, обдумывая эту перспективу. Идея принять своё