Товарищ мэр - Руслан Муха

Антон дёрнулся, будто от пощёчины. Сжал кулаки, потом разжал.

— Ты серьёзно? — в ужасе прошептал он. — Да я не смогу. Это не моё. Я не приспособлен к такой работе.

— Я же сказал, у тебя два варианта: раскаиваешься, выдаешь поставщиков и уезжаешь исправляться. Либо прямо сейчас едем дружно в отделение и передаем тебя в заботливые руки правоохранителей. То есть, либо осознавший ошибки и исправившийся добропорядочный гражданин, либо уголовник.

Он резко отвернулся к окну.

— И? Как долго мне там горшки мыть? — обиженно буркнул он.

— Думаю, месяца будет достаточно. Но всё зависит от того, как ты будешь стараться. И учти, выйти у тебя по своему желанию оттуда не выйдет. Поступишь ты туда как пациент. За тобой будут приглядывать. Если вдруг станет известно, что исправляться у тебя особого рвения нет, то срок продлевается еще на месяц.

Антон взглянул на меня исподлобья и буркнул:

— Родители меня будут искать. А если не найдут, батя…

— Батю твоего предупредим, — перебил я его. — Твое выздоровление, уверен, в его же интересах. Не думаю, что он станет возмущаться.

Антон какое-то время сверлил меня взглядом, в котором читалась обида побитой собаки. Затем он резко, почти по-детски, опустил глаза и глухо, сквозь зубы, буркнул:

— Ладно.

Я без лишних слов достал из внутреннего кармана пиджака узкий блокнот и ручку.

— Записывай, — сказал я. — Всё что помнишь: имена, как выглядят, номера телефонов, адреса, машины, как встречались и сами места встреч. Любая мелочь пригодится.

Ручка выскользнула из дрожащих пальцев Антона, он резко наклонился, чтобы её поднять, какое-то время возился, пока не нашел. После он неуверенно открыл блокнот на чистой странице и нерешительно принялся писать.

Как только он закончил, Вова завел машину, и мы выдвинулись по адресу, который назвал Антон.

Тягостное молчание сменилось гулом мотора и шуршанием шин по асфальту. Антон сидел, прижавшись лбом к холодному стеклу, и смотрел на проплывающие мимо грязные фасады спальных районов.

Мы подъехали к пятиэтажной хрущёвке, чей обшарпанный фасад сливался с серым небом. Штукатурка осыпалась, обнажая кирпичную кладку. Район дышал забвением и тоской. Я сразу узнал этот район. Здесь была наша с Люблиным конспиративная квартира. И самое неприятное, что район с тех пор не изменился, а попросту обветшал.

Вова взглянул на меня в салонное зеркало, усмехнулся:

— Жёстко вы, конечно, с ним, Жень Михалыч. — Он помолчал, подбирая слова. — Ну, по-хорошему жёстко. А так, конечно, правильно всё.

Я промолчал.

Вскоре Гена и Антон вышли из подъезда.

Антон шёл ссутулившись, в руках он сжимал рюкзак, руки глубоко в карманах, взгляд упирался в асфальт. Генка же напротив, шагал довольно щурясь.

Затем мы взяли курс на Степно-Ладинск. Соседний, граничащий с Жданогорском город. Выбор клиники в другом городе был не случаен. Если бы мы Антона закрыли в нашем городе, вполне вероятно, что разъярённые наркодельцы, обнаружив пропажу своего мелкого сбытчика, и прикинув, что к чему, и почему началась облава, мигом вышли бы на след. Наверняка, в нашем болоте все друг друга знают, и любая информация просачивается мгновенно.

Да и сам Кобылянский, с его связями, вычислил бы, куда делся сына ещё до того, как я успел бы грамотно расставить все фигуры на доске.

В дороге я время зря не терял. Уткнулся в экран айфонки, пытаясь разобраться, откуда в городе деньги берутся. Картинка прояснялась, и была она, мягко говоря, бледной.

С одной стороны могло показаться, что всё просто. Экономика города зиждилась на трех китах.

Основные деньги нам спускали сверху из области. Это бюджетные деньги. На зарплаты учителям, на дороги, на больницы и прочее.

Второе — это налоги. С зарплат честных работяг и с местного бизнеса. Но тут-то, я чуял, и была собака зарыта! Бизнес всех налогов не платит, или, как тот же Кобылянский, договаривается, хитрит, обманывает.

Ну и третье, что я уже и так выяснил, город и сам может немного подзаработать: сдать в аренду какое-нибудь помещение или, что у нас очень любили делать: продать какое-нибудь муниципальное имущество.

Выходило, что город сидел на областном бюджете и потихоньку распродавал сам себя. Чтобы что-то исправить, мало было ловить воришек. Нужно заставить бизнес работать честно и платить в казну, искать новые способы заработка для города. Например, напрягать и заставлять работать Гринько, дабы он привлекал инвесторов. Задача, конечно, та ещё.

К тому моменту, как мы подъехали, уже стемнело и начал накрапывать дождь. Фары «Москвича» выхватывали из мокрой темноты бетонный забор и решётки на окнах наркологии.

Вова заглушил двигатель. Внезапно наступившая тишина стала тягучей как смола. Гена обернулся к Антону:

— Ну что, герой, готов к курорту?

Антон, до этого молчавший всю дорогу, судорожно сглотнул, уставившись на здание. Затем, не сказав ни слова, резко толкнул дверь и вышел.

Гена пробыл в здании около получаса. Когда он вышел, его лицо было сосредоточенным, но удовлетворённым. Он кивнул мне, прежде чем сесть на своё место.

— Всё устроил, — сказал он, когда Вова завёл двигатель, и мы тронулись в обратный путь. — За ним будут присматривать два врача, а в наставники приставят опытных санитаров и медсестёр. Будет он у них и пациентом, и подмастерьем. Поработает руками, посмотрит на других… Поймёт, к чему ведёт его путь.

Он многозначительно посмотрел на меня:

— Всё это, разумеется, было не бесплатно.

Я молча кивнул, глядя в темное окно. Я уже уяснил, как всё работает в этом мире. И как ни крути, деньги это тоже рычаг влияния и возможности. Главное использовать их правильно.

Теперь оставалось ждать, когда спохватится старший Кобылянский. А он непременно спохватится, как только узнает, что сын пропал прямо с рабочего места. И тогда выяснить, с кем того видели в последний раз, труда не составит: на сталелитейном цеху висят камеры. Обычно Вовка заезжал к курилке другой дорогой, чтобы не попасть в объектив, — но в этот раз нарочно проехал мимо проходной.

И нам оставалось лишь дождаться, когда он сам ко мне пожалует.

Вскоре мы вернулись в город. Уже на подъезде к посёлку, у Гены зазвонил телефон.

— Хм, с пункта охраны поселка чего-то звонят, — озадачено протянул он.

— Говори, — велел Гена, что-то нажал на телефоне и теперь мы все слышали, что происходит на том проводе:

— Геннадий Петрович, тут к вам… то есть, к Евгению Михайловичу, — затараторил мужской голос из трубки, — гражданка одна ломится. Некая Одинцова Анжелика. Скандалит, отказывается уезжать. Говорит, будет тут стоять, пока