Сыны Триглава - Андрей Игоревич Каминский

Вот одна из этих теней шагнула вперед и Сисиний выплюнул проклятие окровавленными губами, увидев на шее худощавого темноволосого человека золотой кумирчик Триглава.

— Проклятие Господа на тебя! — выдавил он и, к его удивлению, жрец понял монаха.

— Здесь правит иной Господин, раб Распятого, — покачал головой Марибор и, протянув руку, сорвал с шеи монаха золотой амулет с Горгоной и святым Сисинием.

— Интересная вещица, — хмыкнул он, засовывая амулет в кошель на поясе, — но тебе она больше не понадобиться. Что же, начнем?

Таившиеся в тени фигуры шагнули к связанному монаху и отблески костров отразились на остриях золотых серпов в их руках.

Под защитой Госпожи*

— Люб обманул меня, он предал нас всех!

Рисса рывком уселась на траве, гневным взглядом обводя собравшееся вокруг нее разношерстное воинство. Свой временный лагерь князь Ладожский Волх и кунигас галиндов Тройнат, разбили в священной роще, неподалеку от того места где Анграпа сливалась с рекой Инструч в Преголю. Среди могучих дубов и топких болот воины терпеливо дожидались когда дух Риссы вернется в ее тело после полета к Ромуве. .

— Жрецы Ромувы выбрали Прутенноса криве-кривайтисом, — ответила Рисса на немой вопрос в глазах окруживших ее воинов, — и Люб поддержал его в обмен на прусские и мазовшанские клинки на своей войне с моравами. Не сегодня-завтра, они пойдут войной на запад.

— Так явимся в Ромуву, пока они воюют за Люба, — воскликнул Волх, — и силой заставим вайделотов избрать нового жреца! Или все эти вои, что шли за мной погибли зазря?

Рисса оглянулась — от нее не укрылось, как изменился в лице Тройнат и другие галинды, как мелькнула тень сомнения на лицах латгалов и кривичей. Одно дело — поддержать одного из жрецов, когда выбор еще не сделан, другое — сместить уже избранного кривайтиса: неслыханное, небывалое святотатство для народов леса. Рисса знала, что жрецы были в своем праве — по-большому счету им и не требовалось присутствия всех лесных князей, вайделоты могли избрать главу вообще без них. Князья могли лишь подтолкнуть жрецов к нужному им выбору — и Рисса рассчитывала, что Люб сможет задержать обряд до прихода Волха. Предательство же князя Велети разрушило весь ее замысел.

— У нас осталось не так много людей, — она еще раз осмотрела потрепанное воинство, — не все же пруссы ушли с Любом и тех, кто остался достаточно, чтобы оградить святилище. Нет, этот поход окончен, — так что возвращайся пока к Новому Граду. И не волнуйся — мы еще заставим Люба поплатиться за свое вероломство.

Она покачала в руке увесистую корягу и хищно улыбнулась, оскалив белоснежные зубы.

Солнце клонилось к закату и по берегам Анграпы один за другим зажигались костры, вокруг которых собирались вчерашние враги. Тех, кто сложил оружие после гибели Наргеса и Рандвера, Волх решил пощадить, кроме нескольких ливов, которых выбрали по жребию для кровавой жертвы Моряне-Ранн: вдали от родных заливов, за людей иного языка и поклонявшихся иным богам, не нашлось кому заступиться. В остальном же слияние прошло довольно мирно — и сейчас рядом сидели курши и селы, латгалы и земгалы, кривичи и жемайты. Кунигас земгалов Немейтарс уже договаривался со старейшинами чуди и куршей о совместном походе на Готланд. Что же до уцелевших свеев Рандвера то, после недолгой беседы с Риссой, они объединились со своими собратьями в дружине князя Ладожского.

Сам Волх не сидел сейчас рядом со старыми и новыми воями — в глубине леса, средь топких болот, горел свой костер — сине-зеленый, бросавший зловещие отблески на обступившую их чащу. Посреди болотной тины зияло «окно» чистой воды — «глаз Паттолса», как его именовали жрецы. Вокруг него, наполовину погруженные в трясину, валялись тела принесенных в жертву ливов — уже наполовину обглоданные. Рисса по-своему отмечала свою победу при Мамре: так и не удосужившись прикрыть тело хоть клочком одежды, она дико орала на весь лес, закатив глаза и закусив губу так, что по ее подбородку стекала кровь. Иссиня-черный, изъеденный пятнами разложения драугр, удерживал колдунью на весу спиной к себе: вцепившись в белоснежные бедра толстыми когтистыми пальцами, он неутомимо вонзал огромный, похожий на толстого черного червя уд, меж округлых ягодиц. Перед Риссой же вился кольцами превратившийся в огромного змея Волх: его раздвоенный язык то ласкал подпрыгивавшие упругие груди, то жадно лизал истекавшую влагой расщелину, проникая так глубоко, как не смог бы ни один мужчина.

— Даааа!!! Глубже, дери тебя Хресвельг! Сильнее!!! Еще!!!

Сладострастные вопли срывались с ее губ — и в ответ им из леса доносился глумливый хохот, цокот копыт и хлопанье перепончатых крыльев. В чаще мелькали уродливые тени, вспыхивали и гасли красные глаза.

— Да глодай тебя Нидхегг, проклятая дохлятина!!! — взвыла Рисса, в избытке чувств хлопнув ладонями по бедрам монстра. В ответ драугр, вцепившись так что по белоснежной коже хлынула кровь, на всю длину погрузился в растянутое отверстие.

— Ааааа!!! — Рисса, забившись как в падучей, замотала головой, хлеща золотой гривой обоих любовников. Из ее влагалища хлестнул поток прозрачной жидкости, залившей змеиную морду. Одновременно драугр отпустил лапы, после чего Риссу, в кишки которой хлынул поток мертвого семени, прямо-таки подбросило в воздух. Перекувыркнувшись, она превратилась в огромную белую гадину, почти без брызг нырнув в болотный «глаз». Одновременно и драугр обернулся белесым туманом, растекшимся над трясиной и тут же сгинувшим. На берегу остался один только Волх — уже принявший человеческий облик, совершенно голый князь, упоенно рукоблудил разбрызгивая свое семя по болоту.

Вдали от прусских болот и лесов, в большом городе за морем, мирно спавшая на устланном мехами ложе, Эльфгива вдруг проснулась как от толчка. Она сама не понимала, что ее разбудило — только тек по спине холодный пот и сама девушка дрожала как в сильный мороз: при том, что за стенами детинца царила душная летняя ночь. Эльфгива помнила, что ей снилось что-то мерзкое, нечто, при одной попытке вспомнить его, девушку охватывали одновременно страх, омерзение и постыдное непристойное чувство, отзывавшееся теплой влагой выступившей между стройных бедер принцессы.

— Венда, — негромко позвала она, но служанка, прикорнувшая у ложа, спала, как убитая — хотя раньше вскидывалась по первому зову госпожи. Эльфгива потянулась, чтобы потрясти девушку за плечо, про себя содрогаясь при мысли, что коснется холодной кожи мертвеца. Однако Венда, к счастью, была жива — хоть и не проснулась, как