Сыны Триглава - Андрей Игоревич Каминский

из чистого золота. Левая его голова держала во рту рыбу, правая птицу, посредине же пасть Трехликого перехватила поперек туловища маленького человечка. Ядун приподнял идола — под ним обнаружилась небольшое углубление, полное монет.

— Если не помогло жрецу Распятого, то и нам вряд ли пригодится, — пробормотал себе под нос Ядун, — но пусть будет тут.

Он положил золотой амулет средь монет, поставил идола на место и вышел из хранилища.

— У вас товар, у нас купец — всем молодцам молодец. Дал Яр-Фрейр князя народу, городу доходу, а семье молодой наказал славному продолжить роду.

Выпалив все это скороговоркой, увешанный амулетами жрец в наряде из звериных шкур и размалеванной маске, поставил перед разодетым в лучшие одежды Любом позолоченный деревянный уд с янтарной головкой. Сидевшая рядом Эльфгива залилась краской, но князь, лишь усмехнулся в густые усы и высыпал пригоршню серебра в подставленный кошель. Жрец, склонившись в шутовском поклоне, отпрянул к краю стола, выхватил из-за пояса дудку и заиграл, запиликал веселую мелодию, тут же подхваченную другими служками, рассыпавшимся по всем краям свадебного стола. Со всех сторон посыпались непристойные песни и частушки, звон золотых и серебряных кубков, когда приглашенные гости, стараясь перекричать друг друга, желали счастья молодым.

За ломившимся от яств столом сидели князья ободритов и руян, велетов и поморян, герцоги саксов и гутские ярлы. Были тут и сленжанские князья, после победы над моравами принявшие подданство Велети, На почетном месте восседал конунг данов Гудфред: статный молодой человек с голубыми глазами и кудрявой светлой бородой, в алом плаще, расшитом золотом. На мускулистой шее висел золотой молот Тора. Рядом сидел Стюрмир, сын Йорни — Бюрхтнот не смог прибыть на свадьбу и его посланник заменил конунга фризов в роли посаженного отца, сдав Эльфгиву с рук на руки Любу в храме Живы-Фрейи. Место подсказала сама принцесса Сассекса перед свадьбой вдруг объявившая, что хочет стать жрицей самой прекрасной из богинь. Поскольку это никак не мешало ей стать княгиней Велети, Люб одобрил это решение — и там же, в капище Живы, он одарил выкупом за невесту одновременно Стюрмира и служителей богини. Разодетую шелка и золото Эльфгиву усадили на расстеленную по полу шкуру большой рыси, пока подружки невесты, — выбранные из девушек самых знатных семей Велети, — расплетали ей косы и покрывали голову расписанным жемчугом чепцом. В главном капище Венеты молодых благословили жрец Триглава Ядун и волхв Свентовита Святовит, по такому случаю специально приглашенный со Сленжи. Распив чашу настоянного на чашах меда, молодые прошли до княжеского терема, осыпаемые по дороге зерном и мелкими монетками. На пороге Эльфгива, встав на колени, разула Люба, а тот накрыл ее плечи своим плащом, беря девушку под свое покровительство и три раза несильно ударив ее по плечу плеткой. Потом князь с княгиней трижды окунулись в озеро, посвященное Живе в глубине священной рощи, на окраине Волина, после чего, наконец, сели за свадебный стол, занявший чуть ли не весь внутренний двор детинца.

Отмечали сегодня не только свадьбу Люба, но и его победу над Ростиславом — и со всех сторон певцы пели славу, на все лады нахваливая доблесть и удачу князя. Сам же Люб, усмехаясь в густые усы в какой-то миг вдруг встал из-за стола, подняв золотую чашу.

— Славную победу мы добыли к моей свадьбе — но еще более славным станет мой брачный дар молодой княгине. Встань Стюрмир, сын Йорни, посланник конунга Фризии — встань, чтобы все слышали, что я скажу.

Фризский посланник поднялся, держа в руках золотую чашу с красным румским вином.

— Ты храбро сражался в сленжанских землях, — сказал Люб, — хотя никто и не за этим Бюрхтнот слал тебя в велетские земли. Но ты помог нам вырвать победу, а твой конунг дал мне молодую жену — и теперь мой черед делать подарки. Я верну моей супруге отчину ее рода и отеческих богов, помогу фризам в войне против англов и франков — клянусь в том Свентовитом, богом моих предков, и Триглавом, хранителем богатств Венеты.

Под громкие крики, раздающиеся со всех сторон, Люб до дна осушил свою чашу, после чего впился сладкими от хмельного меда губами в губы раскрасневшейся Эльфгивы.

Злой северный ветер налетал на Лофотенские острова, вздымал над морем крутые волны с белыми барашками пены. Под натиском шторма скрипел небольшой причал, но добротный причал от которого вглубь острова Вествогей вела утоптанная тропка. Она заканчивалась возле длинного дома с добротной крышей, покрытой дерном и мхом. Дом ограждал высокий частокол из почерневшего, выброшенного морем плавника; на многих кольях красовались лошадиные, бычьи и человеческие черепа. Уродливый череп висел и над широко распахнутыми воротами посреди частокола — человек, носивший этот череп при жизни, был настоящим великаном. Острые зубы скалились в злобной усмешке, пустые глазницы, казалось, неотрывно смотрели в разбушевавшееся море. Выбеленную ветрами и временем кость покрывали искусно вырезанные руны. На столбах, ограждавших ворота, скалили острые зубы резные изображения духов-хранителей Вествогея.

Под черепом стоял Халоги, конунг Халогаланда, в плаще из волчьей шкуры и с амулетом в виде оправленного в серебро волчьего клыка на груди. Ледяные голубые глаза напряженно наблюдали, как средь пенистых валов мелькает, приближаясь к берегу, черная точка.

— Что за дурак выйдет в море в такую погоду? — спросил кто-то из стоявших за спиной конунга хирдманнов. Халоги пожал плечами, продолжая наблюдать за точкой, к тому времени уже превратившейся в небольшое судно. Невольно конунг бросил взгляд на собственные драккары, перед ненастьем вытащенные на берег и укрытые под крытым навесом рядом с домом. Не всякий корабль вышел бы в море сейчас и конунг почувствовал невольное уважение к незваному гостю.

Когда драккар причалил, Халоги удивился еще больше — на судне находилось всего трое человек, причем из них лишь один сидел на веслах. Остальные двое сошли на берег, едва нос судна коснулся берега, и направились прямо к дому Халоги. Тот вскинул кустистую бровь, при виде красивой молодой женщины с золотыми волосами. Стройную фигуру облегало странное платье из черной чешуйчатой кожи с зеленым отливом, на шее болталась серебряная монета. За ней шел рыжеватый молодой человек, кутавшийся в зеленый плащ от ветра и опасливо поглядывавший на известного крутым нравом «морского короля».

— Мир твоему дому, конунг Халоги, — подходя к воротам, сказала девушка, — я Рисса, княгиня Велети,