Троя. Последний рассвет - Дмитрий Чайка

* * *

Рапану грустил не на шутку. Сбежать из Угарита с зерном им так и не дали. Царские писцы, которые вцепились в источник жизни подобно охотничьим собакам, тут же учли его до последней амфоры и потребовали доставить во дворец, грозя карой за малейшее промедление. Пришлось подчиниться.

Купец Уртену кое-как вывез в Сидон самое ценное из своего имущества, но бежать из города не смел. Царь и его вельможи дураками не были, и за передвижениями своих тамкаров следили бдительно. С таким народом расслабляться нельзя. Чуть зевнул, и казна в убытке. Захотел купец отплыть по торговым делам — будь любезен опись представить, царский товар для продажи взять, да еще и отчитаться, куда поедешь, на сколько, и что оттуда привезешь. А писец тебе еще и указание даст: вот этого, мол, не нужно, это другой тамкар привезет, а вот этого нужно побольше. Без его разрешения ты даже из порта не выйдешь. А чтобы глупые мысли в голове не бродили, купцам давали понять, что семья и имущество в городе остаются, в полной власти светлого царя Аммурапи, да продлятся дни его до бесконечности.

— Тот парень в Трое — прорицатель, — твердил себе Рапану. — Господином нашим Хададом клянусь, ему будущее ведомо. Ведь он в Угарите не был никогда, а прямо в точку попал. Конец нам всем. Как есть конец! На юге, в Амурру бывшем, люди, живущие на кораблях, на землю сели, и на севере тоже. Пока они не идут сюда, грабят в своих землях, да только недолго ждать осталось. Целые стаи кораблей на горизонте снуют туда-сюда. Царь наш всех окрестных владык письмами о помощи засыпал, да только помощи ниоткуда нет. И войска нашего нет. Оно так в Лукке и осталось, от ахейцев-находников ту страну защищает. А родной Угарит кто защитит?

Запутанные лабиринты отцовского дома были тесно заставлены тяжеловесной мебелью, доставшейся от предков. Тут, в Угарите, искуснейшие столяры живут, ведь ливанский кедр, дар богов, вот он! На окрестных горах растет. Если бежать суждено, все, что поколениями купцов нажито, придется бросить. Не увезти с собой столько добра. И от этого у Рапану еще больше настроение портится.

— Батюшка! — Рапану вошел в комнату к отцу, который разбирал деловые записи, откладывая в сторону одну табличку за другой. Вот пришел новый товар, а с ним накладная — глиняный шар, в который вложено обожженное в печи послание, испещренное аккадской клинописью. Из Каркемиша оно, великого города, стоявшего у брода через Евфрат. Он соединял Междуречье со всеми странами Запада и с Египтом.

Почтенный купец сам на себя похож не был. Его волосы и борода, обычно тщательно уложенные, завитые и украшенные лентами по обычаю Вавилона, сегодня пребывали в полнейшем беспорядке. Да и одежда его, обычно чистая и красивая, так и осталась в пыли. Он не отдал ее рабыням, когда пришел с улицы. Рапану не помнил отца таким, а это значит, что вести пришли просто из ряда вон. Купец сидел, обхватив голову руками, и лишь появление сына вывело его из оцепенения.

— Хапиру пришли в движение! — хмуро сказал Уртену вместо приветствия, взял со стола табличку и протянул сыну. — На, почитай! Племя, которое называет себя иври, вышло из пустынь и захватывает земли царей Ханаана. Их вождь, Иегошуа бин Нун2, взял Иерихон и истребил его до последнего человека! Понимаешь, сын? Вообще всех убил! Во всем городе не пощадили ни одной живой души, кроме какой-то шлюхи! Даже молодых женщин в рабство не стали брать! Они считают поклонение Баалу и Аштарт мерзостью перед лицом своего бога. Они мечом и копьем очищают землю от греха. Так мне пишут из Дамаска!

— У Иерихона целых две стены, отец! — Рапану даже похолодел. — Как бродяги из пустыни такой сильный город смогли взять?

— Боги обрушили стены иерихонские, — с горечью ответил купец. — Земля затряслась, и стены с башнями пали. Прямо как у нас в Угарите. Хапиру прознали про это и пошли войной на беззащитный город.

— А остальные цари? — жадно спросил Рапану. — Разве они не дали отпор разбойникам?

— Дали, — грустно усмехнулся Уртену. — Целых пять царей вышли на бой. Пять городов выставили свои войска — Иерусалим, Еглон, Хеврон, Иерамуф и Лахис. Хапиру эти войска разбили, а царей повесили на деревьях. Для красоты, видимо. Их города тоже под корень истреблены, а с ними — Гай и Газер. В Ханаане скоро вообще людей не останется, хапиру пришли туда навсегда.

— Но почему? — снова спросил Рапану. — Они жили себе в пустыне. Чего им в Ханаане понадобилось?

— Наверное, их скоту не хватает еды, — пожал плечами купец. — В Египте то же самое происходит, ливийцы так и лезут. Видно, хапиру стало совсем нечего есть, и они пошли искать себе новую землю.

— Прямо как ахейцы, — буркнул себе под нос Рапану, и отец услышал его.

— Прямо как ахейцы, — подтвердил он, — те тоже на родине голодают. И они в Ханаан лезут, только с другой стороны. Побережье атакуют почти без перерыва. Некоторые городки уже по два раза сожгли.

— Мы остались без поставок земляной смолы, — Рапану перевел нерадостные известия в практическое русло. — Иерихонские купцы, твои гостеприимцы, скорее всего, мертвы. Вести дела с хапиру мы пока не можем, там небезопасно. Путь из Аравии перерезан, а значит, ладана и ароматных масел нам больше не видать. С Кипра если только…

— И от обоих твоих старших братьев нет вестей, — хмуро ответил Уртену. — Они должны были быть в Иерусалиме, покупать благовония. А Иерусалим пал.

— Господин! — в комнату ворвался запыхавшийся раб, которого послали в порт, чтобы следить за морем. — Корабли видел! Сюда плывут! — Он показал ладонь с растопыренными пальцами и еще два пальца на второй руке. — Вот столько их!

— Уходи, Рапану! — резко скомандовал Уртену. — Бери женщин, слуг и то, что можно взять в руки. Веди всех на корабли. Скажи страже, что если воины царя будут мешать, пусть режут их без пощады. Мчи в Сидон, к почтенному Баалшемему, он примет вас.

— А ты, отец? — спросил Рапану.

— Я приеду позже, — рассеянно ответил Уртену, погруженный в свои мысли. — Мне нужно спрятать долговые расписки и документы на товар. Без них мы просто нищие.

Купец встал вдруг, залез в сундук и достал оттуда бронзовый чешуйчатый панцирь, шлем и меч. Он еще не стар и довольно крепок, и биться ему в своих