Ментальная кухня 4 - Максим Злобин

я думал, что в Российской Империи такое не поощряется, — сказал дон Каннеллони и раскатал по столу постер. — Не мне вас учить и делайте что хотите, но что до всей Цепи… тут я вынужден вмешаться. Случай беспрецедентный и я думаю, что нужно поинтересоваться у других Звеньев, как быть в таком случае.

Господа бандиты-душегубы чуть привстали со своих мест, чтобы получше рассмотреть картинку, а там… там было нечто действительно интересное:

В центре кадра диван. На нём в позе лотоса сидит Павел Геннадьевич Сидельцев в розовой ночнушке и белобрысом парике с двумя игривыми косичками. Внезапно, Сидельцев улыбается, а во рту у него блестят брекеты. Но это всё, как бы, не самое главное. Главное вот в чём:

За спинкой дивана стоят люди.

Много.

Уга-Буга, Матумба и ещё пятеро студентов горного университета, — все как один сомалийцы по происхождению. Каждый одет в белую майку и каждый пристально смотрит на Сидельцева. Над их головами название фильма: «Белоснежка и семь гомов», — а чуть ниже: «Тинто Долбацца представляет».

— Это какой-то фотошоп?

— Ну почему же фотошоп? Господин Долбацца мой хороший приятель, и уже даже отправил мне тизер. Хотите посмотреть?

— Нет!

— Почему-то я так и думал. И вот я спрашиваю, господа, — сказал Джордано ди Козимо, выждав необходимую на охреневоз всех собравшихся паузу. — Стоит ли принимать в наши ряды такого человека? Ох! Вы только не подумайте! Никаких предрассудков, и не смотрите на мой возраст! Говоря «такого», я имею ввиду публичного. Актёра я имею ввиду. Всё-таки область наших интересов находится в тени и лишний раз мелькать на публике лицом и… и не только лицом, оно… м-м-м… скажем так, моё поколение себе такого не позволяло.

Сходка Звеньев не продлилась долго. Обсуждать было особо нечего.

Выйдя из душного бара, Джоржано ди Козимо вдохнул прохладный ночной воздух и побрёл в сторону отеля. Последнее дело на сегодня — снять в ближайшем банкомате деньги и рассчитаться с парнями за работу.

Не каждый день сомалийцам выпадало смотаться из одной столицы в другую и обратно. Ну… в любом случае за этот день они заработали гораздо больше, чем если бы танцевали со стрелкой-указателем на Невском. Причём за что? Пустяк! Всего-то нужно было сделать одно групповое фото.

Или… не только? Признаться, Каннеллони блефовал, когда говорил о тизере, ведь сам до сих пор не открывал файл…

Ещё ранее.

— Ну! — я аж на ноги подскочил. — НУ ЖЕ!!! ДАВАЙ!!! — и: — ДАА-АААА-АААА!!! ДА-А-АХ-ХА-ХА-ХААА!!!

Раздался судейский свисток. Я сгрёб в охапку Мишаню и Ержана, — почему-то я сидел именно между этими двумя, — а чуть ниже Оксана Стремянова, расправив руки будто птица неслась по песку и тоже орала что-то нечленораздельное. За ней бежала вся команда, а за командой нелепо семенил маскот Волчок. Правда… почему-то у Волчка на радостях хлебало было свёрнуто в сторону, но так даже веселее. Меметичней, что ли?

— ВОЛ-ЧИ-ЦЫ!!! — заорал я, и трибуны тут же подхватили. — ВОЛ-ЧИ-ЦЫ!!!

А как паршиво начинался этот день, а?

Теперь же хорошо было всё. Буквально вот всё. И Сидельцев наказан, и «Волчицы» затащили, и пляж заработал на трансляции столько, что я наконец-то могу одним махом закрыть все свои кредиты. Может, прямо сейчас это и сделать? Ай, ладно, обожду…

— Нас зовут, кажись, — толкнул меня в бок Мишаня, показывая на Стремянову.

Ну а раз зовут — отказывать невежливо, и вот, мы с бородатым и братьями-казахами погнали вниз, тискаться с высокими девчонками. Что тоже, стоит отметить, не самое противное занятие на свете.

И да простит меня Тайная Канцелярия, но я её жёстко обманул. Работать я сегодня даже не собирался. И в мыслях такой херни не было! Так… зашёл на кухню, поводил немного жалом, сказал какие все молодцы и был таков. Потому что да ну его в жопу! Такой день! Такое настроение! Такой… повод, в конце-то концов!

Солнцева с Захар Палычем повидал, со Стасей увиделся, оценил фронт проделанной работы. И, кстати, не ей одной проделанной! Возвращаясь к разговору про кухню: Санюшка реально выдрессировал поваров. Такую чистоту в последний раз я видел… м-м-м… когда? Да, точно. В кондитерском цеху, за несколько минут до того, как замороженный палтус отправил меня в это разухабистое приключение.

Ну и что, получается?

Праздник!

— За Жбана Иваныча! — крикнул я и вытянул вперёд пивной бокал… с чем? Ну да, с остатками Жбана Ивановича; не пропадать же добру.

— За Мегабира!

— Да-а-а-а!!!

Кстати, головняк. Таранов до сих пор не сознавал, что случайно создал оружие стратегического масштаба. С этой разработкой нужно к Его Величеству звиздовать, не меньше. И встанут тогда по всему периметру Руси-Матушки молчаливые пивные часовые, и устрашится враг, и затрепещет супостат говённый, и… короче, утаивать такое нельзя. Иначе опять в неприятности влипнем. С другой стороны, сдать разработку тоже нужно ухитриться правильно, а не абы как. А то попадёт в плохие руки и устроим мы случайно дворцовый переворот. Хотя ведь и в мыслях такого не было!

Короче… всё это впереди. И не хочу я пока об этом думать. Хочу пить, гулять, веселиться и орать во всю глотку. Так, чтобы проснуться с джазовой хрипотцой.

— Йэ-хэ-хээээй!

Закрывать пляж для нашего личного кутежа мы не стали, но щедрую часть пирса под свои возлияния оттяпали. И как же счастлив был Гио. Как же его корёжило от невозможности поделиться новостями со своей Ритой Огоньком, — надеюсь только, что теперь, когда его не пытается убить её муж и она стала «беспроблемной», Пацация не потеряет к возлбленной интерес.

И да! Ещё момент. Как же мне было стыдно за то, что народ на «Ржевском» до сих пор сидит без подробностей. Около пяти часов вечера, — когда подъехал Матумба со своими пацанами и начались съёмки, — я созвонился с Катей Буревой и маякнул о том, что жив, но большего сказать не мог.

Однако надеюсь, что девки там тоже уже взорвали шампанское и ни в чём себе не отказывают. Праздник. Реально праздник.

Немного жаль, что дед на нём не присутствует, ведь состоялся он во многом лишь благодаря ему, ну… ну хотя бы брательник задержался, и на том спасибо. И кстати:

— Пойдём поговорить, — сказал он мне через переводчик спустя какое-то время.

Застолье было в самом разгаре, уже начало вечереть, и Марио Каннеллони хорошенько поднакидался, — чувствую