Холпек. Том II: Спуск к ядру - Максим Балашов

— Мне вот что интересно: где ты каждый раз умудряешься раздобыть свеженького волчка? Вроде как они стайные твари, а ты таскаешь ровно по одному. Не иначе как у тебя там персональный волчий буфет работает.

Он задумчиво почесал подбородок, оставив на нём кровавый след от не до конца вымытых рук.

— Вот что, моя белая гроза, — продолжил Крас, — я решил, что пора бы мне немного размяться. Давай-ка сегодня, я составлю тебе компанию на охоте? Покажешь, как ты умудряешься добывать дичь так аккуратно и… элегантно? — Он широко ухмыльнулся, прекрасно зная, что в словах «Умка» и «элегантность» нет ничего общего, кроме букв.

Умка в ответ лишь громко хрюкнула — что, в её медвежьем лексиконе, вероятно, означало: «Ну что ж, двуногий, посмотрим, как долго ты продержишься».

Затем Умка замерла на мгновение, её тёмные глаза-бусины внимательно изучали лицо Краса. Медленно, с грацией снежного вихря, она приблизилась и тяжело опустила свою массивную голову ему на колени, чуть не переломив бедренную кость своим весом. От этого «нежного» жеста у Краса перехватило дыхание, но он стоически сохранял невозмутимое выражение лица — привык уже к таким «ласкам» своей белой громадины.

Так они общались — через это странное сочетание медвежьего тепла и костодробительного давления. Крас научился расшифровывать эти моменты тишины, когда Умка передавала ему целые повествования одними лишь эмоциональными посылами. Сейчас в её взгляде читалось что-то между «ты серьёзно, двуногий?» и «ну ладно, раз уж ты так просишь…»

— Так, как я понимаю, — проговорил Крас, с трудом шевеля онемевшими под медвежьей мордой ногами, — ты не против прогуляться в моей компании. Но… — он нахмурился, уловив новый оттенок в её настроении, — это будет очень сложное путешествие, да? И нам придётся двигаться ближе к северному полису.

Умка одобрительно хрюкнула, от чего по коленям Краса пробежала вибрация, сравнимая разве что с небольшим землетрясением.

— И что, в чём проблема? — риторически спросил он, уже представляя себе все «прелести» предстоящего маршрута. Северный полис не зря пользовался дурной славой даже среди самых отчаянных добытчиков. Но раз уж его белая дурында решила, что они справятся… кто он такой, чтобы спорить с десятью центнерами меха, мышц и упрямства?

Задавая вопрос Крас, ещё не подозревая, какой ответ его ждёт. Умка развернула свою массивную голову и внезапно придвинула морду вплотную к лицу хозяина. Её тёплое дыхание, пахнущее свежим мясом и снежной свежестью, обдало Краса волной тепла. Но главное — её глаза. Эти бездонные чёрные пучины, в которых, казалось, скрывались все тайны ледяной пустоши… Они буквально приковали его взгляд.

Голова Краса внезапно закружилась, мир поплыл перед глазами. Он почувствовал, как сознание начинает куда-то уплывать, но не в темноту, а… в чужую память. Перед его внутренним взором замелькали образы — резкие, обрывочные, чужие. Он понимал: это не его воспоминания. Это была память Умки. Картины сменяли одна другую: бескрайние ледяные просторы, пронизанные сетью ловушек нулевого давления — невидимых смертельных областей, расставленных Холпеком с хитроумной жестокостью, огромные стаи полярных волков — не те одиночные особи, что попадали к ним в пещеру в виду трупов, а десятки голодных хищников, рыскающих по заледенелой пустыне в бесконечном поиске добычи.

Этот поток чужих воспоминаний длился, возможно, всего несколько секунд, но для Краса время словно растянулось. Пока наконец перед ним не возник самый страшный образ из всех…:

Умка замерла в своей излюбленной засаде, выбрав цель — очередного отбившегося от стаи волка, самого слабого и нерасторопного. Её мышцы напряглись, готовые в любой момент выпустить стальные пружины лап в смертельный прыжок. Но в тот миг, когда она уже собиралась атаковать, пространство справа от неё искривилось. Воздух вдруг засветился призрачным голубым сиянием, будто невидимая рука разорвала саму ткань реальности. Из этого мерцающего разлома выплыло… нечто. Существо, словно сошедшее со страниц бредовых конспирологических видосов, которые Крас иногда просматривал за бутылкой пенного.

Гуманоидный кошмар: голова — вытянутая назад, как у древних египетских фараонов, но без намёка на человечность. Глаза — огромные, впалые, без зрачков, просто два тёмных омута, в которых пульсировала та же голубая энергия. Ни носа, ни рта — только гладкая, словно отполированная поверхность на месте лица. Но самое жуткое было его тело — сотканное из живого света. Множество энергетических линий, переплетённых в странные узоры, пульсировали в такт невидимому сердцебиению. Они напоминали сосуды, но вместо крови по ним струилась неизвестная, чуждая энергия.

Аура, исходящая от существа, парализовала. Это был не просто страх — это был первобытный ужас, впивающийся в подсознание, как ледяные когти. Умка, обычно бесстрашная, почувствовала, как её тело немеет, а разум заполняет один-единственный инстинкт: «Не двигаться. Не дышать. Не существовать.»

Похоже, она только что встретила идеального убийцу ледяной пустоши — существо, для которого волки, медведи и даже такие выносливые существа, как Умка, были всего лишь… добычей.

Существо набросилось на Умку с неестественной, пугающей стремительностью — как гриф, пикирующий на разлагающуюся плоть, но в тысячу раз более жутко. Его энергетическое тело вспыхнуло ослепительным голубым свечением, когда оно впилось в медведицу. Умка отчаянно била лапами по незваному гостю, но её мощные удары, способные сломать хребет полярному волку, просто проходили сквозь мерцающую форму. Казалось, эта тварь существует одновременно в нескольких измерениях — то материализуясь, чтобы нанести удар, то становясь невесомой дымкой. По нервной связи, всё ещё соединяющей их, Крас ощутил нечто немыслимое — чистый, животный страх своей медведицы. Его внутренности сжались в ледяной ком от этого чувства. Сергей, видевший, как Умка бесстрашно бросалась на целые стаи волков, теперь наблюдал нечто невозможное — его лютая белая громадина дрожала от ужаса.

Хуже всего было понимание, передаваемое через их связь: это существо не просто атаковало — оно высасывало саму жизненную энергию Умки. Каждая пульсация голубых «вен» монстра сопровождалась оттоком сил из медведицы. Крас с ужасом осознал — если бы процесс продолжился, его верная спутница не просто умерла. Она бы исчезла навсегда, без возможности возрождения, как утренний туман под полярным солнцем.

Чудом вырвавшись из смертоносных объятий твари, Умка в последний раз оскалилась в её сторону — не в ярости, а в животном ужасе, — и рванула прочь. Её мощные лапы взрывали снежные сугробы, оставляя за собой вихрь ледяной пыли. Она бежала, как никогда не бегала — не для охоты, не для игры, а для спасения самой своей сущности.

Два дня и две ночи без остановки. Два дня, когда её лёгкие горели