Слуга Государев. Бунт - Денис Старый

— Да как же так, Артамон Сергеевич, неужто удумал ты пустить в Кремль бунташных стрельцов? — возмущался Долгоруков.

— А ты списков не видел? Одним иноземным полком держать оборону станем? Али вовсе сбежим куда? — отвечал Матвеев. — В тех списках и ты, Юрий Алексеевич, отец твой, там и я… Кем обороняться станем, боярин?

Долгоруков поник. Опустил голову и явно злился и на меня, и на Матвеева… На всех.

То, что бояре допустили, что их свара становится достоянием общественности, означало, что не всё гладко и у них. Нет согласия между собой. Вот и понятно, почему в иной реальности стрельцы добились всего, чего хотели. Согласия не было. А тот же Матвеев не нашел на кого опереться. Да и я подтолкнул Артамона Сергеевича к действиям.

И если бы таки и было, то бездействие только еще больше возбуждало бы стрельцов. А их требования росли с каждым часом бездействия власти.

— Добре, — согласился Долгоруков. — Пущай, окромя этого десятника и, иные стрелецкие головы придут на разговор. Их послушать желаю.

Это был компромисс. Я даже согласен на такой вариант. Но какие же всё-таки упёртые! Впрочем, наверное, я и сам бы подумал десять раз, пускать ли стрельцов в Кремль, особенно когда их предводитель по факту только что убил полковника и полуполковника. А свои мысли и помыслы вложить в голову тому уже Долгорукову никак не получится.

Так что через минут пятнадцать, когда на Красной площади вот-вот число любопытных зевак должно было превысить число стрельцов, приведённых мной под стены Кремля, состоялся очередной разговор.

— И вы, мужи стрелецкие, под руку молодого десятника пошли? — спрашивал неугомонный Долгоруков.

Я окинул взглядом собравшихся стрельцов. Было нас на этом разговоре девять человек: семь сотников, дядька Никанор и, собственно, я.

— Егор Иванович зело разумный муж. По порядку разъяснил всё нам, — первым стал говорить сотник Собакин. — А еще он лютый в сече. Справедливый и… Богом отмеченный.

— И за своих стрельцов горой стоит. На смерть идти готов, кабы вызволили верных ему, — неожиданно для меня прозвучали слова от «синего» сотника.

Узнать имя сотника второго стрелецкого полка, с которым ко мне пришли больше двух сотен стрельцов, я удосужился лишь только во время перехода от Стрелецкой слободы до Кремля.

Благодаря тому, что дядька Никанор был весьма сведущ в стрелецких реалиях, получилось определить и мотивацию сотника. Надеюсь, что не единственное, что побудило его встать на мою сторону, на сторону Петра Алексеевича.

Итак, Язеп Янович Волкович, так звали «синего сотника» был выходцем из Смоленщины. И пусть его репутация, как русского воина, запятнана не была, он постоянно встречался с тем, что в будущем назвали бы «троллинг».

Если коротко, то некоторые стрельцы подозревали в нём скрытого латинянина. Или польского шпиона. Ему бы сменить фамилию на Волков, да подкорректировать имя с отчеством — может быть, и меньше стрельцы смотрели косо на Волковича.

Вместе с тем то, что две сотни стрельцов ушли с сотником, говорило, скорее, в его пользу. С плохим командиром в неизвестность не уходят.

— Я назову вам вашего полковника. Поставлю, как и наряд велит, над вами достойного. Негоже, кабы сотникам чинил приказы десятник, — сказал Юрий Алексеевич Долгоруков.

Вот же гад! Я-то думал, что на лояльность со стороны стрельцов могу опираться. А тут… и ведь могут сотники согласиться. Для них — это компромисс. Впрочем… за мной стрельцы, а сотников и сменим, если что.

— Ты в праве твоём, боярин, — поспешил сказать я. — На том и наш уговор со стрельцами. Как пройдёт бунт, и будет он подавлен, то и полковника представьте доброго до стрельцов. А пока — я им голова. И тут не токмо стрельцы первого полка — и над иными я выборный полковник.

— А коли не по-твоему будет, — с лукавой усмешкой спрашивал Матвеев. — Уйдёшь сам и уведёшь полк?

Вопрос чуть было не застал меня врасплох. Коварный вопрос, непростой. От того, что я теперь отвечу, зависели, ни много ни мало, наши жизни.

— Коней на переправе не меняют! — произнёс я известную поговорку. — А то, что работает, не ломают! Я привел стрельцов. Я им и головой должен быть. Иначе и они в бунт уйдут.

— Поучать ещё будешь, отрок! — пробурчал Долгоруков, но Матвеев поднял правую руку, заставляя умолкнуть главу Стрелецкого приказа.

— Ты, боярин, словно бы и не слышал, что крикун тот, коего изловили в Замоскворечье, говорил. И на листах тех, где имена писаны, кого убить, наши с тобой первыми стоят. Если ничего не делать, нас и зарубят, — жестко сказал Матвеев.

Долгоруков весь как-то осунулся. Мне же кое-что стало ясным. Не прошли мои слова, сказанные Матвееву, даром. Подсуетился боярин, и какого-то агитатора всё-таки получилось взять.

Слишком уж горделивым оказался Долгоруков. Уже все доказательства, что бунт должен состояться, у Матвеева были на руках. Так что он не только на мои слова должен полагаться. Вот и ведёт он уверенно наш разговор, по сути, даже обрывая довольно грубо боярина стрелецкого приказа.

Проще говоря, обделался Долгоруков. Но всё равно гонор ему не даёт спокойно принять свои недоработки и действовать.

— Веди свой полк! Опосля — ко мне. Тебя пропустят в первые палаты царских хоромов! — сказал Матвеев и посмотрел на других бояр.

На других же посмотрел словно бы мимоходом, не призывая взглядом к спору. И у тех никаких возражений не было. Никаких больше вопросов и у меня к этой ситуации. А вот вопросов о том, что делать, как и предложений, было с избытком.

* * *

Артамон Сергеевич Матвеев с лёгкой, наполненной ностальгией улыбкой, провожал взглядом юного стрельца. Уже не молодой, причём давно, Матвеев смотрел на Стрельчина и видел в этом десятнике себя.

«Вот такой же решительный,» — думалось ему. — «Да удалой, как я был в оные годы…»

Вот такой же решительный и взрывной был некогда сам Артамон Сергеевич. Но что-то в этом стрельце не позволило Матвееву оценивать Стрельчина лишь только как молодого и дерзкого. Манера держаться, наверное. Да как смотрит, стервец! А ведь перед ним стоят бояре, а он середь них всего лишь стрелец безродный…

Это было всё очень странно. Вплоть до того, что, если