Физрук: на своей волне 4 - Валерий Александрович Гуров

Ну если всё пойдёт совсем плохо — то один, играя «жертву», вытаскивает обоих из возможных серьёзных последствий. В составе группы лиц ответственность куда тяжелее. И такие команды прекрасно это знают. Поэтому заранее распределяют роли и легенды.

Но что-то мне подсказывало, что этот раз у них пойдёт не по плану.

Я повторил Милане всё то, что только что за пару секунд выстроил у себя в голове. Говорил размеренно, давая понять, что не предполагаю, а знаю.

— Поэтому, Милана, — резюмировал я, — если ты хочешь, чтобы у нас сейчас был конструктивный диалог, советую тебе сменить пластинку. Срочно.

Попал я ровно в яблочко — девчонку как будто переклинило. Она растерянно взмахнула ресницами, словно не поверила, что её аккуратно разложили по полочкам. Такой прыти от «школьного учителя», как она меня себе представляла, она явно не ожидала.

В комнате на пару секунд стало очень тихо — даже Рэкс где-то в коридоре будто затаился. Потом я услышал, как Милана громко сглотнуло.

— Прекрасно понимаю, что тебе сейчас сложно связывать слова в предложения, потому что за такой развод тебе, Милана, светят вполне себе реальные несколько лет тюрьмы, — произнёс я. — Поэтому я облегчу тебе задачу. Помогу сориентироваться, с чего начать.

Милана стояла неподвижно, будто боялась шелохнуться. Глаза опустились, плечи просели, а вся бравада исчезла без следа.

— Давайте… — прошептала она едва слышно.

Я кивнул.

— Отлично. Начнём с простого. Я верно понимаю, что всё это было театрализованное представление? — спросил я.

Девчонка подвисла на секунду, и я увидел, как за её глазами мечутся мысли.

Соврать? Продолжать гнуть линию?

Но, видимо, до Миланы всё-таки дошло, что эта игра закончилась. Она лишь коротко кивнула.

— Да… — выдохнула девчонка.

— То есть, — продолжил я, — тебя никто из дома не выгонял, ты просто отыгрывала роль брошенки, которой некуда идти. А твой отец… в курсе вообще, где ты шляешься?

— Владимир Петрович… — она нервно перемяла пальцы и отвела взгляд. — Я не уверена, что мой отец вообще в курсе… и… помнит, как я выгляжу.

Я нахмурился.

— Что с твоим отцом?

— Он сидит, — просто сказала она.

— Ясно, с тобой понятно. А вот этот твой… — я кивком указал на телефон в своём кармане, — у которого «семья и трое детей»… я правильно понимаю, это тоже липа? Никакой семьи у него нет, никаких детей, и вся эта история — часть вашей рабочей легенды?

Милана вздрогнула, будто я ударил по больному месту, но всё-таки кивнула, признавая, что я попал точно. А потом, помявшись, словно решала, стоит ли открывать ещё один слой этой грязной истории, всё-таки сказала:

— Этот тип… он тоже сиделец. Зовут его на самом деле Тигран.

Ну вот, завеса тайны приоткрылась ещё чуть шире. Сразу стало понятно, почему тогда на субботнике она путалась в именах, то называя его одним, то другим. Я-то подумал, что у неё несколько ухажёров. Оказалось, один и тот же товарищ, просто одно имя — для жизни, другое — для дел.

— И как ты с ним познакомилась? — спросил я.

Милана отвела взгляд, скривилась, будто вспоминая что-то неприятное.

— Он сидел с моим отцом. Отец попросил… ну… передать кое-что маме. И… так мы познакомились.

Тоже понятно.

Вот тебе и «друзья по нарам».

Пока твой так называемый товарищ мотает срок, его «друг» вполне не прочь присесть на уши его дочери. Охмурить её, использовать и втащить в криминальную схему.

Мда… честно говоря, даже самый конченный сиделец, насколько я знаю, категорически не потерпел бы, чтобы кто-то совращал его дочь. А тем более втягивал в дела, за которые дают реальные сроки.

Я медленно выдохнул, чувствуя, как постепенно складывается полный портрет этой «милой» семейки.

Да, я знал, что семья у Миланы неблагополучная. Но не думал, что настолько. И самое мерзкое, что в этой истории абсолютно всё было понятно.

Абсолютно.

— Ну что ж, — хмыкнул я. — Замечательная компания у тебя подобралась.

На секунду я даже представил, что было бы, попади эта ушлая парочка не ко мне, а к кому-нибудь из тех ребят, с которыми доводилось пересекаться в прошлой жизни.

Там бы их приключения закончились быстро, грязно и очень плачевно. Девчонку, попади она к нужным людям, отправили бы на панель отрабатывать долг, пока ноги не отвалятся.

А её подельника просто бы грохнули к чёртовой матери, даже особо не разбираясь, кто там кому что обещал. В лучшем случае закопали бы в песчаном карьере, чтобы и следа не осталось.

Но лихие девяностые давно канули в прошлое. Правда, даже тогда я не прибегал к таким методам, хотя знал многих, кто работал именно так и считал подобный подход единственно правильным.

Сейчас же у меня был куда более цивилизованный, понятный и рабочий вариант. Например, взять эту парочку за шкирку и сдать в ментовку. Пусть там уже сами решают, кто прав, кто виноват.

Рабочий вариант. Более чем.

Однако, когда я посмотрел на Милану, на то, как она сидела, сжавшись, будто на неё только что вылили ведро ледяной воды, я ясно почувствовал, что всё это она делала не от хорошей жизни. Не от избытка ума и не от бог знает какой криминальной романтики.

Нет, Милана явно делала это от загнанности и беспросветной тьмы, которая окружает таких девчонок с самого детства.

Я задумался.

Я, конечно, не сторонник соплей и розовых рассуждений вроде «каждый заслуживает второй шанс». Мир не так устроен, и я это знаю лучше многих.

Но чёрт, дери, что-то во мне подсказывало, что именно эту конкретную ученицу можно было попробовать вытащить. Выдернуть из той ямы, куда её тащили обстоятельства, отец-сиделец и любовничек-уголовник.

А вот насчёт её дружка… Нет.

Тут без иллюзий. Такие подонки не меняются. Не перевоспитываются и не становятся лучше. Они просто ищут новую жертву, нового лошка, которого можно выставить на деньги.

Я смотрел на Милану и понимал, что девчонка на самом краю. Сорвётся, ещё один неверный шаг — и она полетит вниз. А я, видимо, оказался тем самым человеком, который может либо подтолкнуть…

либо вытащить.

И решение нужно принимать сейчас.

— Смотри, Милана, — я медленно выдохнул, сбрасывая остатки раздражения, — деньги, которые ты у меня украла, в любом случае придётся вернуть. Это даже не предмет обсуждения.

Она моргнула, но не перебила, что уже было хорошо.

— А предмет обсуждения, — уточнил я, — заключается в другом. В том, что ты прямо сейчас решишь для себя, выйдешь ли ты из этой нехорошей