Полет птицы Пэн - Priest P大

– А «Введение в заклинания» входит в список «развлекательного чтива»?

– Он наткнулся на нее случайно.

– Чжэнмин, ты думаешь, он такой же, как ты? – Мучунь чжэньжэнь вскинул бровь.

Янь Чжэнмин ничего не ответил.

Он не до конца понимал, ругает учитель Чэн Цяня или его самого.

Мучунь чжэньжэнь вздохнул. Глядя на Чэн Цяня, который испытующе смотрел на него, он чувствовал, что если продолжит в том же духе, то перестанет походить на отца Цзыпэн чжэньжэнь и станет походить на ее дедушку.

Учитель подозвал Чэн Цяня к себе и, не жалея рукава, стер со лба мальчика холодный пот. Мучунь чжэньжэнь намеревался придать себе более суровый вид, но потерпел неудачу и лишь слегка нахмурился.

– Прежние члены нашего клана прошли три тысячи путей в поисках мудрости, и записи о них хранятся в библиотеке, – сказал Мучунь чжэньжэнь. – Ты был на предпоследнем этаже? Скорее всего, нет, ведь ты не думал, что найдешь там что-то полезное. Именно там хранятся записи о путях, пройденных нашими предшественниками, и об их судьбах. Я знаю, что ты ищешь свой собственный путь, ищешь свое Дао. Я лишь надеюсь, что ты не выберешь самый трудный.

Чэн Цянь не понял ни слова из того, что сказал учитель, но чувствовал, что это было серьезное предупреждение, поэтому кивнул.

В наказание учитель заставил их с Янь Чжэнмином тридцать раз переписывать священные тексты.

Дашисюну не везло, на него вечно сваливалась вина за ошибки шиди.

Глава 23

«Три монеты за ночь». «Оставайся или проваливай»

Чэн Цянь сбежал прежде, чем Янь Чжэнмин снова попытался избежать наказания такими бесстыдными методами, как подкуп и мошенничество.

Вернувшись в павильон Цинъань, Чэн Цянь до полуночи переписывал тексты. Он провел в кабинете весь вечер, ненадолго прервавшись лишь когда Сюэцин пришел, чтобы позвать его на ужин. В подобных случаях только Сюэцин мог заставить его отвлечься. Как-то раз Чэн Цянь отмахнулся от слуги, и тот прождал до ночи, так и не притронувшись к еде. С того самого дня, неважно, насколько занят был Чэн Цянь, он больше не решался игнорировать просьбы Сюэцина.

Закончив писать, когда звезды стали ему плащом, а луна – шляпой[110], Чэн Цянь отправился в библиотеку.

Это был первый раз, когда он сам открыл проход, и первый раз, когда он вошел туда с разрешения учителя. Чэн Цянь ненадолго задержался возле стеллажей с книгами о мечах и методах самосовершенствования и трактатами по заклинаниям, возле которых он всегда останавливался во время своих предыдущих визитов, после чего спустился на предпоследний этаж, как велел ему учитель.

Чэн Цяню превосходно удавалось внешне выражать согласие, пряча недовольство внутри. Но он не любил вести себя так с учителем.

Предпоследний этаж казался заброшенным, хотя и не таким, как самый последний. Свитки были аккуратно разложены по полкам, но к ним почти никогда не прикасались. Чэн Цянь взял несколько наугад. На каждом свитке был изображен чей-то портрет, а с обратной стороны – записана история жизни конкретного ученика: его имя, обстоятельства принятия в клан, характер, история о том, как он ступил на путь Дао, каким было его Дао, все его взлеты и падения, рассказ о том, каким достойным человеком он стал, и, наконец, оценка, данная другими после его смерти.

Истории некоторых учеников обрывались: кто-то пропал без вести, кого-то изгнали из клана.

Поначалу чтение развлекало Чэн Цяня, но вскоре он почувствовал сонливость и задремал, прислонившись к углу полки. Когда свиток выскользнул из его рук, Чэн Цянь резко проснулся, дернулся от неожиданности и неловко повалился на спину.

В библиотеке было полно амулетов и магических символов, призванных защищать книги от воды и насекомых, но годы без солнечного света превратили ее в крайне мрачное место. Холод пола заставил Чэн Цяня вздрогнуть, и в этот момент его взгляд зацепился за что-то под стеллажом.

Щель между нижней полкой и землей оказалась очень узкой; протиснуться в нее могла лишь тонкая детская ручка. Чэн Цянь поддался искушению, закатал рукав, сунул руку под стеллаж и, пошарив вокруг, вытащил еще один свиток.

Это был портрет, но почему-то разрезанный надвое чем-то острым. Нижняя половина у него отсутствовала, а верхняя явно принадлежала мужчине. Одежды его были стары, но его нельзя было назвать бедняком. Благодаря стараниям неизвестного художника, грациозная фигура мужчины, нарисованная лишь несколькими чернильными штрихами, казалась живой.

Кто… этот старший?

Чэн Цянь перевернул портрет, но на обороте не оказалось надписей.

Он не очень хорошо разбирался в живописи, но решил, что, с любительской точки зрения, навыки художника довольно неплохи. Это не было похоже на неудачную работу… так почему на ней нет подписи[111]?

Чэн Цянь озадачился, но так как истории незнакомых людей мало волновали его, он быстро потерял к портрету интерес, убрал находку на полку и поднялся наверх, где взял несколько книг, намереваясь прочесть их по возвращении.

Время пролетело незаметно. На шестой день шестого лунного месяца учитель и его ученики завершили свои рутинные занятия и, в сопровождении грандиозной процессии, спустились с горы.

Конечно же, «грандиозную процессию» организовал Янь Чжэнмин.

Он велел приготовить несколько больших повозок: одну для себя, остальные – для своего багажа, но все, что казалось ему жизненно необходимым, для других было лишь кучей ненужного хлама.

Все остальные, не считая Лужи, взяли с собой лишь деревянные мечи и дорожные сумки, и только Чэн Цянь прихватил две связки книг, которые повесил на седло.

Но, даже сидя в повозке, молодой господин Янь не прекратил жаловаться. Он был нежным цветком, что больше семи лет не покидал гору Фуяо. Тяготы путешествия убивали его.

Янь Чжэнмин и не думал, что у человека, целый день сидящего в одиночестве в повозке, могут быть какие-то проблемы, но ему было жаль учителя и шиди, вынужденных путешествовать под открытым небом. В конце концов он не выдержал, высунулся наружу и обратился к своему тощему учителю, сидящему на тощей лошади:

– Учитель, прошу вас, садитесь в повозку вместе с шиди, на улице слишком жарко.

– Ученик мой, тебе, оказывается, не чужда сыновья почтительность, – вздохнул Мучунь чжэньжэнь.

За последний год Янь Чжэнмин все же повзрослел. Несмотря на усиливающийся нарциссизм, он стал куда разумнее: к примеру, теперь молодой господин, никогда не понимавший чужих эмоций, уловил в словах