По праву сильного - Дмитрий Лифановский

дал мне силы жить дальше, когда я была на грани. И я люблю его! — Рогнеда выпалила последнюю фразу, словно нырнула в ледяную воду. И ту же зачастила. — Я знаю, что ты скажешь! Он нам не ровня, не из князей. Только это все не имеет никакого значения! — она, вскинув голову, с упрямством посмотрела на отца.

Ярослав замер, его брови сдвинулись, но гнева в глазах не было. Он смотрел на дочь, и в его взгляде мелькнула боль. Война и плен изменили её — исчезла былая самоуверенность и искреннее жизнелюбие. Теперь в её взгляде царило смятение и внутренний надлом.

Но стоило ей заговорить о Рагнаре, как в глазах вспыхнула жизнь. Сердце отца сжалось от ревности к этому проходимцу, тут же сменившейся страхом. А если его не будет жизни? Если этот надлом останется? Если Рагнар откажет ей в любви? Сможет ли она тогда сама выбраться из трясины своих переживаний и черной меланхолии? Ярослав, прошедший не через одну войну, вспомнил, сколько он видел вот таких же сломленных мужчин и женщин — спившихся, опустившихся, махнувшись на себя рукой, не сумевших совладать с призраками прошлого. Нет! Такую судьбу для своей дочери он не допустит!

Князь нахмурился, но тут же отогнал мрачные мысли. Он не собирался отказывать дочери в её чувствах. К тому же, Рагнар, в свете последних событий, стал очень влиятельной фигурой.

Простолюдин⁈ Смешно! Даже Ингвар, старый друг, не считает и не считал его таковым, а это о многом говорит. Да и интересы рода требовали крепких связей с Пограничьем, а значит и с Раевским. Вот только была одна загвоздка. Когда Фёдор спас его дочерей, Ярослав, тогда ещё считавший его обычным авантюристом, ограничился устной благодарностью через слуг. Теперь эту ошибку придётся исправить.

В груди князя вспыхнуло раздражение, вызванное ущемленной гордостью. Которое, он, впрочем, очень быстро подавил. Сам виноват. Сколько раз давал себе зарок не рубить с плеча, не делать скоропалительных выводов. Но в его возрасте характер не изменишь. Это Юрка с Ингваром могут часами, сутками, как пауки в паутине, сидеть над задачей, просчитывая ходы, выискивая выгоду. Он не такой. Прямой, открытый, честный. И дети в него.

Князь с нежностью посмотрел на дочь. А ещё нужно понять, каковы планы самого Раевского насчёт Рогнеды. Дожился! Приходиться интересоваться планами какого-то голодранца из Пограничья. Повинуясь чувству отцовской ревности, князь Бежецкий не замечал, что противоречит своим же недавним размышлениям. Но на что только не пойдешь, ради счастья детей.

Ярослав откинулся в кресле, на его губах появилась лёгкая, почти незаметная улыбка:

— Рогнеда, я всегда хотел, чтобы ты была счастлива, — услышав спокойный голос отца, Рогнеда замерла в удивлении. Не такой реакции она ждала в ответ на свое признание, — Я не знаю твоего Рагнара лично, но его дела говорят за него. Пограничье, спасённые жизни — твоя и Зоряны — это всё его заслуги. Да и на счет родословной все не так просто. Он уже боярин и, как говорят, человек чести. А потом, — Ярослав с хитринкой усмехнулся, — Раз он сумел завоевать сердце такой, как ты, значит, в нём есть сила. И если он (сможет) дать тебе опору и счастье (-) я не против.

Рогнеда моргнула, не веря своим ушам. Она ожидала вспышки гнева, наказания, изгнания, но отец смотрел на неё с пониманием, и в его глазах была гордость.

— Ты… правда не против? — переспросила она, голос дрожал от удивления.

Ярослав кивнул, его взгляд потеплел.

— Правда. Ты моя дочь, и я верю твоему выбору. Но, — он поднял палец, и в голосе мелькнула лёгкая насмешка, — Я хочу увидеть этого Рагнара. Поговорить с ним. Проверить, достоин ли он стоять рядом с княжной Бежецкой. И, может, исправить кое-что из прошлого. Организуй мне встречу с ним.

Рогнеда радостно улыбнулась. Напряжение, сковывавшее её, начало отступать, и она кивнула, чувствуя, как тепло разливается в груди, переходя в ватную, обволакивающую слабость.

— Хорошо, папа. Я организую. Спасибо за всё, — она подскочила и, взвизгнув, как девчонка, подскочила к отцу и чмокнула его в щеку, — Ну, я помчалась! — она бросилась к двери. Надо же быстрее найти Рагнара, сказать, что отец хочет поговорить с ним!

— Стой! Погоди! — на лице обычно сурового князя играла добрая светлая почти детская улыбка. Рогнеда обернулась, — К мамам зайди. Они ждут. Переживали за тебя очень.

— Конечно! — кивнула княжна и выбежала вон. Сердце девушки билось часто-часто, с такой силой, словно хотело разнести ребра и вырваться на волю.

Князь Бежецкий смотрел на дверь, захлопнувшуюся за дочерью, а на лице так и играла дурацкая улыбка. Неожиданно Ярослав заморгал и потер мощными кулаками глаза.

— Сентиментальным становлюсь, — буркнул он и, достав из ящика стола початую бутылку коньяка, щедро плеснул его в чайную кружку, стоящую ту же под рукой, — За детей! — громко произнес он и опрокинул в себя крепкий алкоголь.

Глава 14

Утро в особняке выдалось тихим. Часть бойцов несла караульную службу, часть отсыпалась после ночного дежурства, остальные старались не шуметь, чтобы дать выспаться своим товарищам. Шепот дождя за окном и тепло камина создавали иллюзию защищенности и уюта. Но напряжение, оставленное вчерашним разговором с князем Шуйским, все равно висело в воздухе, как предрассветный туман над рекой.

В столовой витали ароматы свежесваренного, кофе и поджаренного хлеба с тонкой горчинкой дымка от угасающего огня. Я сидел за массивным дубовым столом, лениво ковыряя яичницу. Еда совершенно не лезла в горло. Все мои мысли занимала Сольвейг и кровавое послание, оставленное для меня неизвестными в виде казни Фроди.

Напротив так же задумчиво ковырялась в своей тарелке Анастасия. Она вертела в тонких пальцах серебряную вилку, а её взгляд блуждал где-то за пределами комнаты. В покрасневших, припухших глазах мелькали искры напряжённой работы мысли — словно она решала сложную шахматную партию.

— Ты почти не ешь, — бросил я, отпивая глоток кофе. Его горечь только усиливала раздражение, которое я старался держать в узде, — и глаза красные.

Анастасия подняла на меня взгляд, её губы тронула лёгкая, почти невесомая улыбка, но в ней сквозила тревога, которую она не смогла полностью скрыть.

— Спала плохо, — ответила она, отложив вилку. Её голос был тих, с отголосками страха, который она пыталась спрятать, — слишком много мыслей. Я всё думала о Фроди.