Мой Тёмный Амур - Алексей Вячеславович Гришин

Конечно, ничего ему разбалтывать я не собираюсь, просто упрямо смотрю в ответ. Валентин еще несколько секунд изучает мое лицо, а потом стучит костяшками пальцев по плечу Ациса и говорит:

– Проваливай.

– Нет! – выпаливаю я. – Мне нужно… нужно, чтобы он остался.

– Уверен, как-нибудь справлюсь и без него, – холодно замечает Валентин и принимается расстегивать рубашку.

Ацис бросает на меня вопросительный взгляд. Он не гневается, не боится. Разборки амуров его не касаются, но он обещал мне помощь. Я улыбаюсь дрожащими губами. Поверить Валентину или нет? Как ни странно, сейчас, когда я чувствую себя такой уязвимой и глупой, лежа голой перед двумя мужчинами, пока шипы до крови царапают мою кожу, мне легче сказать себе правду.

Я хочу, чтобы Валентин остался. Я до слез рада его видеть. При мысли о том, чтобы сделать это с ним, в животе все сжимается. Доверить ему себя, когда я в настолько глупом и унизительном положении… в этом есть что-то до боли интимное. Я еще раз всматриваюсь ему в лицо, пытаясь решиться. Если он насмехается надо мной…

Однако Валентин не насмехается. Уставился на меня с каким-то одновременно усталым и мягким выражением, пока его пальцы расстегивают рубашку. На мои глаза внезапно наворачиваются слезы. Доверять кому-то оказывается куда труднее, чем я себе представляла.

– Иди, Ацис, – дрогнувшим голосом произношу я. – Подари украшение своей любимой, мы тут справимся. Ты мне очень помог.

Ацис без дальнейших вопросов слезает с кровати: он только рад, что удастся избежать подобного опыта. Я вижу, что его голые колени до крови располосованы шипами. Как же тогда выглядит моя спина? Ацис подхватывает с пола свою одежду и уходит, не тратя время на то, чтобы натянуть ее на себя. Очевидно, боится, что я передумаю и попрошу его остаться.

Когда за ним захлопывается дверь, Валентин сбрасывает рубашку. Я не двигаюсь, лихорадочно вспоминая условия испытания. Вряд ли сейчас они считаются нарушенными. По словам Афродиты, нельзя вставать с ложа от начала взаимодействия до конца. Ацис, строго говоря, никакого взаимодействия начать не успел, так что…

Валентин спихивает с ног обувь, а после раздевается полностью. Его взгляд ни на секунду меня не отпускает. Я лежу неподвижно, как статуя, поскольку малейшее движение причиняет слишком сильную боль.

Он со вздохом осматривает ложе и забирается на него. Видеть, как он морщится, приятно. Валентин причиняет себе боль ради меня. В этой мысли есть что-то извращенно-возбуждающее. И кстати…

– Зачем ты вообще явился? – шепчу я, когда Валентин, с трудом сдерживая гримасу неудовольствия, ложится на бок рядом со мной.

– Сначала я не собирался вмешиваться в твои развлечения, но потом все же решил узнать, зачем ты украла у меня меч.

– Существуют эликсиры, которые позволяют узнать, где сейчас находится тот, кого ты ищешь, – догадываюсь я.

Валентин кивает и проводит ладонью по моему голому плечу. Я вздрагиваю – то ли от неожиданности, то ли от холода.

– Условия такие: нельзя вставать, пока все не закончится. Нельзя применять магию, чтобы себе помочь. И нам обоим надо, ну… – я вздыхаю и чувствую, как расслабляюсь под прикосновением Валентина, который продолжает гладить мое плечо, – дойти до кульминации.

– Мне нравится, как ты бесстыдно лежишь на ложе из цветов, а потом стесняешься сказать, что нам нужно сделать, – насмехается Валентин.

Я поворачиваю к нему голову, и он проводит второй рукой по моему лбу.

– Кульминация, как ты выражаешься, у тебя вряд ли получится быстро. Ты очень бледная, – констатирует он с невозмутимостью человеческого врача, который ставит диагноз.

У меня даже находятся силы покраснеть: чувствую, какими горячими стали щеки.

– Ну так хоть немного получше, – удовлетворенно кивает Валентин и садится.

Я замечаю кровоточащие царапины у него на боку, и мне становится тошно. Да уж, кульминация под вопросом.

– Есть одна идея.

Валентин закрывает глаза и делает нечто такое, что от удивления у меня приоткрывается рот.

* * *

Люди изображают амуров пухлыми крылатыми малышами с луком и стрелами. Насчет малышей они ошибаются, и мне всегда казалось обидным, что духов любви, соединяющих сердца и тела взрослых людей, рисуют в таком неподходящем обличье. Но вот насчет луков и стрел люди правы. Как и насчет крыльев.

И крылья, и оружие мы ради удобства делаем невидимыми, и если лук и колчан со стрелами мы скрываем от взглядов, только находясь среди людей, то крылья скрываем даже друг от друга. Я никогда не видела крыльев Авроры, а она не видела моих. Уверена, своим любовникам они их тоже не демонстрируют.

Показать кому-то крылья, сделав их видимыми, считается у амуров высшим знаком доверия. Примерно на том же уровне, что и поцелуи – ну разве что от демонстрации крыльев никто не умирает. Лично я своих никому не показывала и даже наедине с собой не раскрывала их давным-давно.

И вот сейчас Валентин внезапно раскрывает свои крылья. От неожиданности я вздрагиваю – и от самого факта, и от того, что крылья оказываются черными. Если хоть что-то мне известно о крыльях амуров, так это то, что они всегда белые.

Получается, не зря его прозвали Темным Амуром. То ли они у Валентина сразу были такого цвета, то ли почернели со временем, как его душа. Я завороженно пялюсь на крылья. Они огромные. Я впервые узрела крылья другого амура, и это… потрясающе, если честно. Протягиваю руку и касаюсь перьев. Перья раздраженно распушаются в ответ, и я убираю руку. На ощупь они грубее и жестче, чем мои, но теплые и очень живые.

Как на такое реагировать, я не знаю, поэтому Валентину приходится заговорить первым.

– Это просто разумно, – поясняет он заносчивым тоном, которым, похоже, маскирует неуверенность. Вряд ли он направо и налево светит крыльями, при его-то характере. – Ты забыла, что у каждого амура всегда при себе есть защита от падения с высоты или… ну, например, шипов. Сядь.

Я с трудом сажусь, подрагивая от боли. Валентин раскрывает свое огромное крыло шире и пытается уложить его на кровать. О да, он определенно давно ими не пользовался и потерял сноровку.

– Ложись, – грубо припечатывает он, и я осторожно перебираюсь бедрами на его крыло.

У меня вырывается вздох облегчения. Я уже так привыкла к мучительному ощущению, с которым рвется моя кожа, что лежать на теплых перьях кажется блаженством. Валентин обнимает вторым крылом и ложится на меня, чтобы самому тоже быть подальше от шипов.

– Хорошим тоном было бы показать мне