Военный инженер Ермака. Книга 3 - Михаил Воронцов

Муртаза вздрогнул: когда-то он видел этого человека издалека в Кашлыке. Приближённый Кучума.

— Муртаза, — голос мурзы звучал спокойно и насмешливо. — Или теперь тебя звать Степаном?

Торговец молчал: что бы он ни сказал, его судьба уже решена.

Мурза обошёл его, разглядывая его.

— Говорят, ты принял крест русского бога. Говорят, торгуешь с казаками Ермака. Хотя с ними многие торгуют…

Он сделал знак. Воины отступили, оставив Муртазу одного. Только теперь тот заметил ещё одну фигуру — старого шамана.

Шаман молча обошёл вокруг Муртазы, разглядывая его, словно жертвенное животное. Потом начал собирать валяющийся хворост, двигаясь неторопливо, размеренно, как человек, совершающий привычный обряд. Сухие ветви можжевельника легли крест-накрест, сверху он положил полоски осиновой коры.

Огонь вспыхнул быстро, но дым от него стелился не вверх, а низко, расползаясь по поляне белёсым туманом. Запах был удушливый — смесь хвои, гнили и чего-то приторно-сладкого.

Оцепеневший Муртаза с ужасом наблюдал за ним.

Кум-Яхор достал из-за пояса кожаный мешок, развязал ремешки. Внутри оказался берестяной туес, запечатанный воском. Шаман поддел ногтем печать, и по поляне распространился тяжёлый запах — словно перебродивший кумыс, смешанный с полынью и чем-то гнилым.

Старик поставил туес у огня и достал несколько свёртков. В первом оказались сушёные грибы — маленькие, сморщенные, с красноватыми шляпками. Кум-Яхор бросил щепоть в костёр — дым сразу стал гуще.

Из второго свёртка шаман высыпал серый порошок — толчёные корни неизвестного растения. Он всыпал их в туес: жидкость внутри зашипела и забулькала. Над сосудом поднялся сладковатый пар, от вдыхания которого во рту появился металлический привкус.

— Пей, — протянул Кум-Яхор туес.

Муртаза попятился, но за спиной сверкнула сталь: один из воинов приподнял саблю. Остальные сомкнули кольцо.

— Пей, — повторил шаман. — Или твоя кровь прольётся здесь. Духам всё равно, чья жизнь насытит их.

Муртаза взял туес дрожащими руками. Жидкость внутри была мутной, маслянистой, с радужными разводами на поверхности, это было заметно даже в полумраке. Запах бил в ноздри, вызывая спазм в горле.

— Это яд… — выдавил он.

— Нет, не яд, — сказал шаман. — Пей, или твоё тело склюют вороны.

Первый глоток обжёг горло, словно расплавленный металл. Второй заставил желудок сжаться. На третьем земля ушла из-под ног.

В голове зазвенело. Очертания предметов расплывались. Лица воинов превратились в тёмные пятна с белыми прорезями глаз. Костёр вырос до размеров избы, языки пламени извивались, как змеи, раскрывая огненные пасти.

Ноги отказали, и Муртаза рухнул на колени, уронив туес. Мир качнулся, как палуба в шторм.

Кум-Яхор достал бубен, обтянутый кожей, с костяными подвесками. Первый удар прогремел, как гром, хотя шаман едва коснулся его. Второй откликнулся в груди Муртазы — будто ударили в самое сердце.

Ритм усиливался: бум-бум-бум. Шаман запел низким гортанным голосом. Муртаза не понимал слов, но они проникали прямо в мозг, минуя уши.

— Смотри на меня, — приказал Кум-Яхор.

Муртаза поднял глаза и увидел, что глаза шамана светятся жёлтым, как у волка. Или это казалось? Реальность расплывалась. Воля ускользала, как вода сквозь пальцы.

— Ты поедешь в Кашлык, — голос раздавался отовсюду: с неба, из земли, изнутри черепа. — Будешь торговать, как обычно. Но там, за стенами острога, есть татарин. Предатель. Тот, кто продал хана русским псам.

Перед глазами Муртазы возник образ: смуглое лицо с острой бородкой. Оно менялось — то звериная морда с клыками, то дымное пятно, то снова лицо.

— Ты найдёшь его, — продолжал шаман. — Узнаешь среди тысяч. И убьёшь. Ножом, ядом, верёвкой во сне. Неважно как. Главное — он должен умереть.

— Я… не убийца, — прохрипел Муртаза.

— Ты сделаешь это, — Кум-Яхор ударил в бубен так, что звук резанул тело болью. — Это приказ духов. Когда увидишь его — рука сама потянется к ножу. Это будет, как дыхание. Ты не сможешь остановиться.

Шаман бросил в огонь ещё щепоть грибов. Дым стал плотнее, и Муртаза видел лишь жёлтые глаза шамана и лицо предателя, всё глубже врезающееся в память.

— Повтори, — велел Кум-Яхор.

— Я… я найду татарина в Кашлыке, — голос Муртазы звучал глухо.

— И?

— Убью его.

— Почему?

— Потому что духи велели.

Шаман наклонился так близко, что дыхание старика, пахнущее тленом, коснулось лица пленника.

— Ты забудешь эту ночь, — прошипел он. — Но приказ останется. Глубоко внутри, как заноза. Ты не будешь знать почему, но, когда увидишь его, — убьёшь.

Последний удар бубна прогремел, и тишина накрыла поляну. Только потрескивал костёр, да вдалеке ухнула сова.

Муртаза рухнул лицом в мох. Сознание ускользало. Последнее, что он услышал, был голос мурзы:

— Отвезите его обратно. И верните товар.

…Муртаза очнулся он на берегу Иртыша, там, где вытаскивал лодку. Солнце уже поднялось. Голова раскалывалась, во рту стоял вкус золы. Лодка — на месте. Мешок с мехами рядом. Даже кошель при нём.

— Что со мной случилось? — проговорил Муртаза.

Но память отказывала. Он попробовал еще несколько раз пройти по ее темным коридорам, но в сознании неизменно вспыхивало лицо какого-то старого колдуна, останавливающее его своим взглядом.

* * *

Поляна опустела. Воины увели Муртазу — он шёл, покачиваясь, словно сомнамбула: остекленевшие глаза, лицо без выражения. У догорающего костра остались лишь мурза Карачи и Кум-Яхор. Шаман присел на корточки и палкой разгребал угли.

— Ну что, получится? — Карачи скрестил руки на груди, глядя на старика сверху вниз.

Кум-Яхор не спешил с ответом. Он бросил в угли щепоть порошка — пламя вспыхнуло зеленоватым светом, на миг озарив его морщинистое лицо.

— Должно выйти, — наконец произнёс он, не поднимая глаз. — Духи приняли жертву. Торговец сделает, что должен.

— Он не вспомнит, кто его подговорил? — в голосе мурзы прозвучало беспокойство. — Если русские схватят его и начнут пытать…

Шаман усмехнулся сухо, как шуршит ветер в мёртвых листьях.

— Не вспомнит. Проснётся на берегу и не поймёт, что было. Приказ останется глубоко внутри, как заноза. — Кум-Яхор поднялся, отряхнул колени от мха. — Да и не выживет. Он обречён.

Карачи усмехнулся. В отблесках углей старик казался ещё древнее — будто пришёл из времени, когда по этим местам ходили чудовища из легенд.

— Так можно с любым? — спросил мурза, и в голосе смешались интерес и опасение. — Любого человека превратить в орудие смерти?

Кум-Яхор покачал головой.

— К сожалению, нет. Я же говорил тебе, мурза: только «пустого» — того, кому не за что держаться. Муртаза ни во что не верит. Ни в Аллаха, ни в русского Бога. Крест принял ради выгоды, семьи нет, друзей