Всё об Орсинии - Урсула К. Ле Гуин

лиловые и серые шелка, и снова отступили, каждая заняв прежнее место в своем ряду. Косте наслаждался, видя, с какой живой и непосредственной грацией Пьера вместе с партнером исполняет очередную сложную фигуру танца, с каким удовольствием она лакомится ванильным мороженым, выбирая из вазочки все до последней капельки. Наконец он не выдержал: направился через весь зал к присевшей отдохнуть Пьере и пригласил ее на следующий танец. Девушка удивленно вскинула на него глаза: со дня смерти его жены не прошло еще и двух лет и обычно Косте в танцах не участвовал.

– Хорошо, – сказала она, встала и взяла его под руку.

И тут же фортепьяно, скрипка и контрабас заиграли прелестный игривый полонез.

Однако закончить танец они не успели: музыка вдруг стихла, и в наступившей тишине изящные французские часы на камине прозвонили полночь.

– Ну вот и Новый год! – воскликнул Косте. – Ну что ж, Пьера, мы с вами вместе завершили старый год, так давайте вместе начнем и новый, вы согласны?

Он подал музыкантам знак, снова заиграла музыка, и Пьера, так и не ответив ему, приготовилась продолжать прерванный танец.

– Какая очаровательная девочка эта ваша юная графиня из Монтайны, – сказала Луиза Палюдескар сестре Дживана Косте.

– Да, очень милое дитя, – откликнулась та. – А где она, кстати сказать? Мне нужно кое-что ей сказать, но я нигде не могу ее отыскать. С прошлого года! – И старая дева тихонько засмеялась.

– Еще бы! Она же весь прошлый год с вашим братом протанцевала! – подхватила ее шутку Луиза.

– Ну да, с моим братом… – машинально повторила госпожа Косте и снова принялась высматривать Пьеру среди танцующих. – Господи, как приятно, что Дживан снова танцует! – сказала она. – Он так давно этого не делал!

– Он был нездоров? – спросила Луиза, подавляя зевоту.

– Через месяц исполнится два года, как он потерял жену. Я так рада, что он из доброты к девочке хоть на минутку отвлекся от своего горя!

Из доброты! К девочке! Луиза смотрела на госпожу Косте. Губы той были сжаты, пальцы крепко переплетены. Возможно, она проплачет все утро нового года в своей аккуратной спаленке наверху, куда не входил ни один мужчина, кроме ее отца и брата, но здесь, в обществе, она никому своих чувств не покажет – не позволят робость и гордость. Да, собственно, чего и ждать от этих айзнарцев, думала Луиза; для них существует только их собственный замкнутый мирок, в котором они неизменно и невыносимо вежливы друг с другом. И Луиза, перестав сопротивляться усталости и скуке, зевнула.

– Да, на них действительно приятно смотреть, – сказала она.

Глаза Дживана Косте на смуглом лице пылали как угли, когда он кружил по залу Пьеру Вальторскар в сером шелковом платье. Луиза еще некоторое время смотрела, как они танцуют, потом снова зевнула, уже открыто, даже с некоторым вызовом.

Под конец бала она опять подошла к Пьере:

– Знаете, мне было чрезвычайно приятно поболтать с вами о нашем общем друге, контесина. Возможно, нам еще удастся побеседовать, когда Итале приедет.

– А он собирается приехать?

– Разве он вам не сообщил? Он, возможно, приедет сюда в марте недели на две – вместе с моим братом.

– О, как это было бы хорошо! – воскликнула Пьера. – Я так рада, что познакомилась с вами, баронесса! До свидания, спокойной вам ночи!

И она снова умчалась куда-то, счастливая, семнадцатилетняя, пьяная от танцев. Даже в дверях Луиза все еще слышала ее звонкий мелодичный смех.

А после каникул Пьера вернулась в монастырскую школу, надела форменное платье, смиренно ходила вслед за монахиней по четвергам и каждое утро целый час простаивала на коленях в холодной часовне; однако благочестие, к которому она так стремилась и которым упивалась целых три месяца, испарилось, оставив в ее душе лишь слабый, точно выдохшиеся духи, аромат святости. Теперь Пьера с нетерпением ждала конца недели не из-за воскресной мессы, а из-за субботнего вечера, когда ей с четырех до одиннадцати разрешалось бывать у Белейнинов. Она заранее знала все, что там будет происходить: чай в гостиной, тихая беседа, переодевание к обеду, обед в присутствии одного-двух старых друзей или близких родственников, затем кофе, возможно, немного музыки, а затем глава семьи непременно проводит ее пешком до монастыря. Вот и все. Но она неизменно теперь оказывалась в центре этих тихих вечеров, точно они устраивались специально для нее и служили ей уроками, самыми счастливыми и приятными уроками одной из самых тонких дисциплин на свете. А Пьера была прилежной и способной ученицей, и уже через месяц-полтора любой незнакомец принимал ее за уроженку Айзнара, хорошо воспитанную, умненькую и приятную в общении дочь одного из здешних старинных аристократических родов. Наградой за примерное поведение явилось то, что все вокруг были к ней добры, ценили ее и принимали как свою. Награда, возможно, не вполне отвечала бы приложенным усилиям, если бы не два сопутствующих обстоятельства. Первое заключалось в том, что от нее требовалось лишь внешнее соблюдение здешних правил, но на чувства ее никто не посягал. Пьеру научили должным образом держаться – это тонкое искусство строилось на самообладании, – однако в душу ей не лезли. А второй причиной стремиться по субботам к Белейнинам был Дживан Косте, печальный вдовец вдвое старше Пьеры, неизменный гость этих вечеров.

– Как я рада, что Дживан вновь стал самим собой! – сказала как-то раз госпожа Белейнин, когда они втроем пили кофе, и ее супруг подхватил, чуть заикаясь:

– Что ж, есть б-бальзам в Галааде[29].

И оба улыбнулись, и улыбка эта каким-то образом относилась к Пьере, поэтому она улыбнулась в ответ, чувствуя себя нужной и любимой. Как они все добры к ней! Это же просто замечательно! И пусть так продолжается всегда, пусть ничего не меняется…

В первую субботу марта она в четыре пришла под дождем к Белейнинам и обнаружила там Дживана Косте. Он часто заходил к ним по вечерам, но явиться без приглашения днем в субботу… Госпожа Белейнин была растеряна. Она говорила больше, чем нужно, Косте, напротив, был чрезвычайно молчалив. Разлив чай, госпожа Белейнин поднялась и с некоторым смущением сказала:

– Пожалуй, я сама поднимусь и позову Альбрехта; он, должно быть, у себя в кабинете. – И она поспешно вышла, оставив Пьеру и Косте наедине.

Женский инстинкт, два месяца подготовки, простая догадливость – все это подсказывало Пьере, что сейчас произойдет, но она не желала слушать эти подсказки, она заткнула уши, чтобы не слышать их настойчивого шепота. И точно назло им, спросила у Дживана Косте:

– Вы давно виделись с баронессой Палюдескар?

– Недавно.

– А я не видела ее с новогоднего вечера, с того бала у вас в