Ленька-карьерист - Виктор Коллингвуд

— Деканом нового факультета я предлагаю назначить академика Александра Алексеевича Чернышева. Это крупнейший специалист в области радиотехники, действительный член Академии Наук. Его имя — гарантия высочайшего научного уровня.

Это был сильный ход. Привлечение академика такого масштаба сразу поднимало статус проекта. Но на лицах людей были сомнения. Не от моего предложения, скорее от понимания, что на курирование нового начинания я выдвину свою кандидатуру. И если мне откажут — могу снова пойти к Хозяину, как уже делал это. А вот как он отреагирует — уже непонятно. Как говориться, и хочется им новое направление открыть, да самим на него сесть, и мне не хочется давать еще больше власти и влияния, но и боязно от возможной реакции Сталина. Тем более именно Хозяин был официальным руководителем Оргбюро и мог своим прямым распоряжением просто подтвердить мое предложение и передать его в мои руки, как это случилось с ЭНИМС.

— Для чтения лекций по ключевым дисциплинам необходимо пригласить лучших практиков и теоретиков, — продолжил давить я. — Профессора Михаила Александровича Бонч-Бруевича из Ленинградской электротехнической школы связи, создателя первой в мире мощной радиовещательной станции. Он — гений передающих устройств. Академика Абрама Федоровича Иоффе, отца советской физики. Он заложит фундаментальную основу. А в качестве руководителя аспирантуры и ведущего специалиста по полупроводникам, за которыми будущее, — молодого, но уже всемирно известного изобретателя Олега Владимировича Лосева из Нижегородской радиолаборатории, создателя кристадина.

— Что это за полупроводники такие? — не выдержал Ежов, хоть и сказал это холодно и спокойно. — Откуда, товарищ Брежнев, вам знать, что за ними «будущее»?

— Устройство товарища Лосева «кристадин» основано как раз на принципе работы полупроводников. Оно в разы меньше по габаритам, чем современные рации. И не сложно предположить, что небольшая «карманная» рация будет намного востребованнее, чем большой деревянный ящик. Для тех же самолетов размер и вес оборудования крайне критичен.

После моего ответа новых вопросов уже никто не решился задавать. К тому же я назвал не просто имена. Это была заявка на создание «команды мечты», советского аналога будущего Массачусетского технологического института. Я собирал вместе теоретиков и практиков, маститых академиков и молодых гениев.

— Наполнить факультет, — продолжал я, — мы можем лучшими студентами, энтузиастами из кружков Осоавиахима, радиолюбителями, которые уже сейчас на голом энтузиазме собирают приемники и передатчики. Мы дадим им в руки систематические знания и откроем дорогу в большую науку и промышленность. Это безусловно увлеченные, мотивированные люди — наверняка немалая часть из них пойдет в будущем в преподавательский состав училища и аспирантуру. А наше народное хозяйство получит десятки высококлассных, дипломированных специалистов в радиоделе!

Мое выступление произвело эффект. Особенно последняя его часть. Наполнить факультет — значит, получить возможность продвинуть туда и своих людей. Да и план был конкретен, кандидатуры — безупречны, цель — стратегически важна. После короткого обсуждения моя инициатива получила предварительное одобрение. И — вуаля: мне было поручено подготовить детальный проект постановления ЦК!

Успешный запуск ЭНИМС и одобрение идеи радиотехнического факультета имели и обратную сторону. В коридорах на Старой площади на меня стали смотреть не просто с завистью, а с хищным интересом. Я дал толчок для двух работающих, перспективных и, что самое главное, «понятных» для аппаратного контроля проекта. Теперь они выглядели как лакомые куски, которые можно было «переподчинить».

Попытки «отжать» у меня кураторство над ЭНИМС начались с самого начала, и теперь стали более изощренными. Мой непосредственный начальник Ежов и его окружение начали действовать. То вдруг на стол Молотова ложилась докладная записка о «необходимости усилить партийный контроль над институтом» с предложением создать специальную комиссию (разумеется, под руководством одного из его людей). То возникала идея «передать ЭНИМС в ведение профильного отдела Наркомтяжпрома для лучшей координации с промышленностью», что фактически выводило его из-под моего прямого влияния.

Это была классическая аппаратная игра. Пока проект был на стадии идеи и организации, он никому не был нужен — слишком много хлопот и ответственности. Но как только механизм заработал, как только пошли первые результаты и отчеты об успехах — тут же нашлись желающие прийти на все готовое. Курировать успешный институт — что может быть лучше? Сиди в кабинете, читай отчеты, докладывай наверх об успехах, получай благодарности и ордена. Вся черновая работа сделана, остались одни сливки.

Я понимал, что постоянно отбиваться от этих атак — проигрышная стратегия. Рано или поздно они бы нашли способ меня обойти. Нужно было не защищаться, а нападать. Точнее, предложить им другую, еще более жирную и аппетитную добычу, чтобы они переключили свое внимание.

И такая добыча вскоре возникла на горизонте — самолетостроение.

В отличие от станкостроения, которое я, по сути, создавал с нуля как системное направление, авиационная промышленность уже существовала. Но находилась она в состоянии первобытного хаоса: это был натуральный клубок амбиций, интриг и гениальных прозрений. Десятки конструкторских бюро и групп — Поликарпова, Туполева, Григоровича, молодых Яковлева и Ильюшина — боролись друг с другом за ресурсы, за производственные мощности, за благосклонность военных и партийного руководства.

Не было единого плана, единых стандартов. Каждый конструктор считал свой проект гениальным и единственно верным. Они были вынуждены сами, как заправские снабженцы, «выбивать» для себя моторы, металл, станки. Побеждал зачастую не тот, чей самолет был объективно лучше, а тот, у кого оказывалась «лапа волосатее» в Наркомате или в штабе ВВС. Туполев, пользуясь своим огромным авторитетом и связями, мог получить для своего ЦАГИ лучшие ресурсы, в то время как Поликарпов, несмотря на свой талант, перебивался с хлеба на воду. Это приводило к дублированию, распылению сил и тому, что отличные проекты годами лежали под сукном.

Этот хаос был идеальной мишенью. Навести здесь порядок — задача колоссального масштаба и огромной политической важности. Тот, кто сможет это сделать, получит не просто благодарность, а огромный авторитет и реальную власть над целой отраслью.

На одном из совещаний в Орграспредотделе, когда снова вскользь зашла речь о «необходимости оптимизации управления научно-техническими институтами» (явный камень в мой огород), я решил бросить свою «кость».

— Товарищи, вопрос оптимизации, безусловно, важен, — начал я спокойно. — Но мы сейчас пытаемся улучшить уже работающий механизм ЭНИМС. В то время как у нас есть целая отрасль стратегического значения, которая работает как неуправляемая стихия. Я говорю об авиастроении.

В кабинете воцарилось заинтересованное молчание. Все знали, что авиация — любимое дитя партии, но и ее головная боль.

— У нас десятки талантливых конструкторов, но они не работают вместе, они