Ленька-карьерист - Виктор Коллингвуд

хоромами. Особенно поражал высоченный, метра под четыре, потолок с остатками тронутой желтыми потеками лепнины. Большое окно, тоже очень высокое, выходило не на шумную Тверскую, а в тихий внутренний двор-колодец, отчего в комнате всегда царил легкий полумрак. Пол был из старого, но добротного дубового паркета, уложенного «елочкой» и скрипевшего под ногами почти в любом месте, выдавая каждый мой шаг. Стены были оклеены простенькими явно не первой свежести бумажными обоями в мелкий цветочек, и тоже давно ожидали милосердной руки отделочника, что прервет их затянувшийся бренный путь. Из мебели здесь имелась железная кровать с панцирной сеткой и комковатым ватным матрасом, старинный деревянный стол у окна, два жестких венских стула и небольшой шаткий шкаф для одежды. Роскошью по сравнению с общагой казалась настольная лампа с зеленым абажуром, позволявшая работать по вечерам.

Радовало наличие центрального, водяного отопления: под окном располагался массивный чугунный радиатор-гармошка, который зимой то еле теплился, то раскалялся так, что к нему нельзя было прикоснуться. Ни о какой ванной комнате, конечно, и речи не шло: удобства — общий туалет и умывальник с холодной водой — находились в конце длинного коридора; горячая вода оставалась доступна лишь в городских банях. Но все равно, свои четыре стены, свой ключ, возможность закрыть дверь и остаться одному — по тем временам это было абсолютно немыслимой роскошью.

Но самым интересным в «Пятом Доме Советов» были, конечно, не бытовые условия, а соседи. По большей части тут селили не особо ответственных работников — в основном здесь жил технический персонал, то, что в мое время называется «офисный планктон». Но бывали и исключения, и я, проходя по коридору к себе, иной раз сталкивался с людьми, чьи имена были слишком хорошо известны мне из будущего.

Буквально через несколько дверей от меня жил мой непосредственный начальник — Николай Иванович Ежов. Я узнал его сразу, хватило одной встречи, — невысокий, подвижный, с цепким, пронзительным взглядом. Тогда, в 1929-м, он был лишь одним из руководителей Орграспредотдела, и, конечно же, никто и представить не мог, что этот скромный аппаратчик через несколько лет превратится в «железного наркома» и олицетворение Большого террора. Он всегда здоровался первым, сухо, но вежливо, и в его глазах я всякий раз видел холодное, оценивающее любопытство. Он явно пытался понять, что я за фрукт и чьим протеже являюсь.

Но, встретить Ежова в Пятом Доме Советов было вполне ожидаемо. А вот когда я увидел тут Бухарина, то, прямо скажем, оторопел. Пару раз столкнувшись на лестнице с усталым немолодым человеком с профессорской бородкой, я не сразу узнал его — настолько он изменился. Да и мог ли я предполагать, что «сам» Бухарин вдруг окажется здесь, среди партийной «мелочи»? Но это было именно так: снятый после разгрома «правого уклона» со всех постов, выселенный из кремлевской квартиры, и, наконец брошенный женой, он проживал теперь в такой же как у меня, разве что — чуть более просторной квартире. При встречах он выглядел уставшим и осунувшимся, но всегда приветливо кивал. Глядя на него, я думал о том, какая ирония судьбы — жить под одной крышей с человеком, который через несколько лет подпишет тебе смертный приговор.

* * *

Итак, я достиг вожделенной работы в ЦК партии. Казалось — живи и радуйся. Но в действительности моим первым и доминирующим чувством стало глубокое разочарование.

Вся моя работа в Орграспредотделе напоминала погружение в бумажный океан. Каждый день Ежов или один из его помощников подкидывали мне новые папки: личные дела работников Наркомпроса, жалобы на секретаря райкома из-под Тулы, списки кандидатов на выдвижение в Наркомземе. Я послушно готовил справки, сверял анкеты, писал характеристики. Это была полезная школа, я узнавал внутреннюю кухню аппарата, но с каждым днем все отчетливее понимал: меня засасывает болото рутины. Я превращался в обычного кадровика, в то время как мои настоящие цели были совсем в другом.

Сталин дал мне поручение курировать ЭНИМС. Пусть не прямо, но его совет был как раз после моего предложения об ЭНИМС с посылом, чтобы я его сам здесь и реализовывал. Но на практике это тонуло в текучке. Я не мог заниматься стратегическим проектом, тратя по десять часов в день на разбор кляуз и проверку биографий. Ежов, казалось, намеренно заваливал меня работой, не имеющей отношения к науке и технике. Он либо проверял меня на прочность, либо просто использовал как очередную рабочую лошадку, не вникая в суть моих интересов. Ждать, пока он сам вспомнит о поручении вождя, было бессмысленно. Нужно было действовать.

Вечером, в своей комнате на Тверской, я сел за стол и написал короткое, но емкое письмо. Адресат — товарищ Сталин.

Глава 13

«Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович!» — вывел я сакраментальную фразу и задумался. Не копаю ли я сейчас себе яму? С Ежовым и так отношения не ахти, а после этой кляузы на всех попытках наладить рабочее взаимодействие будет окончательно поставлен крест. Конечно, черт бы с ним, с Ежовым, — без санкции Хозяина он все равно мне ничего не сделает, даже когда станет наркомом НКВД, а без сталинской поддержки меня непременно съедят и так. Вопрос в другом — в ВКП (б) не принято кочевряжиться, воротя нос от одних поручений и выпрашивая себе другие. Вот не принято, и всё тут! Куда партия (в лице вышестоящих товарищей, конечно же) тебя направит — там и изволь служить трудовому народу. Зашлют из Москвы за полярный круг — не жалуйся, прими партийное задание как должное и с честью неси белым медведям свет коммунистического будущего! Так что это мое письмо можно трактовать как проявление неуважения и зазнайства.

Но что поделать? Ведь я не такой как все, я очень даже особенный, потому что прекрасно знаю, что ждет нас в будущем. По многим направлениям. И это мое знание способно помочь избежать ошибок и «срезать углы», где только возможно. А если меня будут использовать как самого обычного инструктора орготдела ЦК — толку с этого будет мало. Много меньше, если я просто пойду по хозяйственной части. Этих инструкторов используют в хвост и в гриву, на самых разных направлениях. Подбор кадров, составление характеристик, назначения и перемещения партийных работников, проверка исполнения решений ЦК на местах, разбор жалоб и конфликтов — чего только не взваливают на инструкторов ЦК! И, несмотря на скромное название должности, инструктор ЦК обладает огромной властью, особенно в командировках, когда инспектирует состояние дел «на местах». Его