Ярость светила - Эдуард Сероусов

– Что вы имеете в виду? – спросил Монтгомери.

– Люди должны начать привыкать к мысли, что спасение всех невозможно, – пояснил Вайс. – Что выбор неизбежен. Это облегчит принятие нашего… селективного подхода, когда он станет очевиден. – Он активировал свой коммуникатор. – Я дам указания нашим медиа-ресурсам начать соответствующую кампанию. Сначала аккуратно, через экспертные мнения и аналитические статьи. Затем всё более открыто.

Монтгомери кивнул, впечатлённый дальновидностью своего партнёра.

– Логично. Подготовить почву для неизбежного.

– Именно, – подтвердил Вайс. – И говоря о неизбежном… – Он активировал финальную проекцию – список имён и организаций. – Это люди и структуры, которые могут представлять угрозу для нашего плана. Те, кто должен быть… нейтрализован в первую очередь, когда начнётся операция.

Монтгомери изучил список, его лицо оставалось бесстрастным.

– Хокинс, Пател, Нгуен, Ли, Новак… ожидаемо. – Он пролистал дальше. – Но некоторые имена удивляют меня. Директор Вебер? Разве он не на нашей стороне?

– Вебер оппортунист, – пояснил Вайс. – Сейчас он поддерживает нас, потому что это выгодно. Но в критический момент он может переметнуться к тем, кого сочтёт более сильными. Такие люди опаснее явных противников.

– Понимаю, – кивнул генерал. – Мы позаботимся об этом списке, когда придёт время. – Он сделал паузу. – Кстати, о времени. Когда вы планируете эвакуацию собственной семьи в "Ковчег"?

– У меня нет семьи, генерал, – холодно ответил Вайс. – Моя бывшая жена предпочла развод и сына-подростка моему видению будущего. – Он пожал плечами. – Они получат места в одном из официальных убежищ. Это больше, чем получит большинство.

Монтгомери был удивлён таким холодным расчётом даже в отношении собственной семьи, но ничего не сказал. В конце концов, именно такая бескомпромиссная рациональность делала Вайса идеальным партнёром для их плана.

– В таком случае, – сказал он, поднимаясь, – я должен вернуться к подготовке. Следующая фаза потребует предельной координации.

– Разумеется, – кивнул Вайс. – Я буду ждать вашего доклада через три дня. – Он тоже встал. – И, генерал… следите за доктором Новак и её квантовыми щитами. Эта технология может изменить все наши расчёты.

– Я не спускаю с неё глаз, – заверил Монтгомери. – Наш человек на "Кассандре" докладывает ежедневно. При первом признаке реального прорыва мы будем знать.

Когда генерал ушёл, Вайс остался один в пустом ресторане. Он подошёл к панорамному окну, глядя на город внизу – мерцающий, живой, ничего не подозревающий о своей судьбе. Миллионы людей, продолжающих жить обычной жизнью, строить планы, воспитывать детей, стремиться к маленьким победам в карьере и отношениях. Не зная, что большинству из них осталось меньше двух лет.

"Это милосердие – не говорить им правду, – подумал Вайс. – Пусть наслаждаются оставшимся временем в блаженном неведении."

Но для избранных, для тех, кто построит новый мир после катастрофы, знание было силой. И Адриан Вайс намеревался использовать эту силу, чтобы создать будущее по своему образу и подобию.

Элайджа Хокинс смотрел на результаты последнего моделирования с растущим беспокойством. Данные с орбитальной станции "Кассандра" и лунной обсерватории указывали на одно и то же – солнечная активность нарастала быстрее, чем предсказывали даже их уточнённые модели.

Он находился в своей временной лаборатории на станции уже третью неделю, работая бок о бок с Кианом и доктором Новак над прототипом квантового резонатора. Прогресс был впечатляющим – им удалось создать устройство, способное генерировать стабильное квантово-запутанное поле с эффективностью более 60 процентов. Но эти новые данные заставляли сомневаться, будет ли этого достаточно.

– Отец, – голос Киана вывел его из задумчивости. – Взгляни на этот паттерн квантовых флуктуаций.

Элайджа перевёл взгляд на экран, который указывал его сын. Данные действительно были тревожными – амплитуда квантовых колебаний в аномальной зоне солнечного ядра увеличивалась по экспоненциальной кривой.

– Это… нехорошо, – пробормотал он. – Если тенденция сохранится, следующая вспышка может произойти значительно раньше, чем мы ожидали.

– И быть значительно мощнее, – добавил Киан, быстро проводя расчёты. – По моей оценке, на 27-35 процентов выше, чем предполагалось ранее.

Элайджа почувствовал холодок, пробежавший по спине. 27-35 процентов – это не статистическая погрешность, а принципиальное изменение в прогнозе. Если основное событие будет настолько сильнее, чем они ожидали…

– Мы должны сообщить об этом Новак и полковнику Ли, – решил он. – И пересмотреть спецификации квантовых щитов. Они должны быть способны справиться с большей нагрузкой.

Киан кивнул, уже погружаясь в новые расчёты. Его способность абстрагироваться от эмоциональных аспектов ситуации и сосредоточиться исключительно на решении проблемы иногда вызывала у Элайджи зависть. Сам он не мог не думать о человеческих последствиях их открытия – о миллиардах жизней, зависящих от их способности правильно интерпретировать данные и создать эффективную защиту.

Дверь лаборатории открылась, впуская доктора Новак. Её обычно взъерошенные светлые волосы сейчас выглядели ещё более хаотично, словно она многократно запускала в них пальцы в моменты интенсивного мышления.

– У меня новости, – сказала она без предисловий. – Я только что закончила анализ данных от экспериментального квантового детектора на "Кассандре". – Она активировала голографическую проекцию. – Смотрите.

Проекция показывала трёхмерную модель квантового поля, простирающегося от Солнца к Земле. Цветовая гамма отображала интенсивность квантовой запутанности, и то, что они видели, было поразительным – яркие линии связи, формирующие сложную геометрическую структуру между двумя небесными телами.

– Это… невероятно, – выдохнул Элайджа. – Киан был прав. Существует реальная квантовая запутанность между Солнцем и Землёй на макроскопическом уровне.

– И не просто запутанность, – подчеркнула Новак. – Смотрите на структуру поля. Эти узоры, эти геометрические паттерны… они не случайны. Они слишком упорядочены для естественного явления.

Киан подошёл ближе к проекции, его глаза быстро сканировали данные.

– Частотный анализ показывает периодичность в колебаниях поля. С устойчивыми интервалами примерно в 3,14159 секунды. – Он поднял взгляд. – Это число пи.

Наступила тишина. Число пи, фундаментальная математическая константа, встречающаяся в природе, но не в таком прямолинейном выражении. Особенно не в квантовом поле между звездой и планетой.

– Это… не может быть совпадением, – наконец сказала Новак. – Такая точность, такая специфичность… – Она замолчала, словно не решаясь произнести очевидный вывод.

– Это похоже на сигнал, – тихо сказал Элайджа, озвучивая то, о чём все думали. – На преднамеренный, искусственно созданный сигнал.

– Но кем? – спросила Новак, её обычная научная уверенность уступила место растерянности. – Солнце – это просто звезда, шар плазмы с термоядерной реакцией в центре. Оно не может… – Она запнулась, неспособная закончить фразу.

– Не может генерировать математически точные квантовые сигналы? – закончил за неё Элайджа. – С нашей текущей моделью понимания звёздной физики – действительно не может. Но что, если наша модель неполна?

Киан, который продолжал анализировать данные, внезапно выпрямился.

– Есть ещё кое-что, – сказал он, активируя новую проекцию. – Я провёл Фурье-анализ квантовых колебаний за последний месяц. И обнаружил это.

На экране появился график,