Концессионер - Дмитрий Шимохин

И мы остались одни. Я, моя жена и графиня Полонская.

Атмосфера в комнате мгновенно изменилась. Графиня стояла посреди комнаты, бледная, растерянная, сжимая в руках мокрый от слез платок, и смотрела на нас полным мольбы и стыда взглядом. Теперь она была не таинственной незнакомкой под вуалью, а просто несчастной женщиной, попавшей в беду.

Она сделала несколько неуверенных шагов вперед, ее взгляд метнулся от меня к Ольге. И вдруг она замерла, издав тихий, сдавленный стон.

И, совершая немыслимый для аристократки ее ранга поступок, она медленно, тяжело опустилась перед моей женой на колени.

— Сударыня… Ольга Александровна… — прошептала она сбивчиво, и слезы снова хлынули из ее глаз. — Я умоляю вас! Это не просто камни! Это… это память. Единственное, что осталось от моей матери. Память о нашем роде. Мой муж… он хороший человек, но он слаб… он погубил все. Но это ожерелье… Продайте его мне обратно! Я умоляю вас! Я верну вам все, до копейки! Не сейчас, Господь свидетель, не сейчас… но… я клянусь, я соберу деньги, я буду работать, хоть мои средства и по сию пору весьма стеснены… Верните его!

Ольга замерла, ошеломленная этим немыслимым поступком.

— Сударыня… Ваше сиятельство! Прошу вас, встаньте… что вы…

Я подался вперед, уже открывая рот, но Ольга остановила меня едва заметным прикосновением руки к моему локтю. Легкое, почти невесомое, но твердое, как сталь. «Не вмешивайся», — говорил этот жест.

Я сделал шаг назад, сознательно уходя в тень и давая ей пространство. Раз она хочет решить это сама, она решит. Я лишь должен был формально передать ей это право. Я спокойно обратился к женщине, которая все еще стояла на коленях, уронив голову.

— Ваше сиятельство, прошу вас, поднимитесь. Вы унижаете не только себя, но и мою жену.

Графиня, всхлипнув, медленно, с трудом поднялась с колен, опираясь на подлокотник кресла.

— Это колье было моим свадебным подарком. С этой минуты оно принадлежит моей жене, Ольге Александровне. И только ей решать его дальнейшую судьбу.

Графиня Полонская, с трудом поднявшись с колен, стояла, опустив голову, и не смела взглянуть на нас, ожидая приговора.

Ольга, приняв решение, на мгновение повернулась ко мне.

— Мой милый, — прошептала она так, чтобы слышал только я, — не обижайся, что я так отношусь к твоему щедрому подарку. Он прекрасен. Правда. Но…

Затем Ольга подошла к камину, где на полке лежал тот самый темно-синий бархатный футляр. Она взяла его и, подойдя к графине, решительно протянула ей коробку.

— Я готова уступить его вам, ваше сиятельство, — сказала она мягко, но твердо. — Если эта вещь так дорога вам и хранит память о вашем роде, я не имею права ее удерживать.

Графиня замерла, глядя то на футляр, то на Ольгу, не веря своим ушам и глазам.

— Финансовый же вопрос, — добавила Ольга, бросив на меня уверенный взгляд, — я предоставляю решить моему супругу.

Графиня Полонская издала тихий стон, и слезы благодарности хлынули из ее глаз. Она схватила футляр, прижала его к груди, как потерянного ребенка, и, забыв обо всем, начала что-то сбивчиво лепетать о «неоплатном долге», о вечной признательности, о том, что она будет молиться за нас до конца своих дней.

Я шагнул вперед, прерывая этот поток благодарностей, который уже становился неловким для всех.

— Ваше сиятельство, — сказал я спокойно, но твердо, давая ей опору. — Давайте оставим финансовые вопросы до завтра. Утро вечера мудренее. Мы все обсудим в деловом порядке. Мой управляющий свяжется с вами, чтобы договориться об удобном времени и… условиях.

Графиня, все еще всхлипывая, торопливо закивала:

— Да, да, конечно! Как скажете! Господи, я расскажу… я расскажу всему Петербургу о вашем великодушии, о вашем благородстве! Вы спасли не только мою честь, но и честь всего нашего рода…

Спустя пару минут Графиня продолжая нас благодарит покинула номер.

Мы с Ольгой остались одни в внезапно наступившей тишине наших апартаментов.

Ольга стояла у камина, все еще немного бледная, но уже спокойная. Я подошел к ней и молча обнял, прижав к себе. Она устало, но с огромным облегчением прислонилась головой к моему плечу.

— Ты молодец, — сказал я тихо, гладя ее по волосам. — Ты поступила очень… благородно. Я горжусь тобой.

— Это было нетрудно, — прошептала она, прижимаясь ко мне теснее. — Мне кажется, я даже рада, что все так обернулось. Оно было… слишком тяжелым.

— Да, Оля, — тихо произнес я, все еще осторожно обнимая ее. — А теперь… скажи мне правду. Почему ты тогда, когда я приехал к тебе на Галерную… ты так испугалась? Ты даже упала в обморок. И сегодня, когда вошли Липранди и эта дама, ты снова испугалась, я видел. Чего ты боишься?

Ольга вздрогнула в моих объятиях. Она медленно отстранилась, отошла к камину и повернулась спиной, глядя на пляшущие языки пламени. Ей было трудно говорить.

— Прости меня… мой дорогой супруг, — наконец произнесла она запинаясь, не оборачиваясь. — За мои глупые страхи. Я… я очень беспокоилась все это время. Из-за твоего прошлого. Оно ведь для меня — тайна, покрытая мраком.

Она повернулась ко мне, и в ее глазах, освещенных огнем камина, стояла вся та боль и неизвестность, что мучила ее весь этот год.

— Ты не представляешь, что говорят о тебе в свете! — продолжала она. — С тех пор, как ты появился. Ты возник из ниоткуда… что богатство твое таинственно и, возможно, нечисто… Шептались, что у тебя в Сибири осталась семья… жена… что ты бежал оттуда от какого-то страшного преступления…

Я слушал, и у меня холодело внутри. Я понимал, кто распускал эти слухи.

— Я подумала, что у тебя с этой дамой были какие-то отношения… или, что еще страшнее… что она — твоя тайная, прежняя жена. И что жандармы пришли, чтобы арестовать тебя за двоеженство.

По ее щекам покатились слезы, которые она даже не пыталась утереть.

— Я так боялась, — выдохнула она, — что ты не мог на мне жениться… что наш брак… наше венчание… что все это — обман, и его признают недействительным. И тебя… у меня снова отнимут.

Я крепко обнял, утирая ее слезы. Она боялась не за себя. Она боялась за нас. За наш союз.

— Глупенькая моя, — прошептал я, целуя ее мокрые щеки. — Какая еще жена?