Старые недобрые времена 2 - Василий Сергеевич Панфилов

— … седьмой ряд, седьмой ряд, — бормоча, протиснулся мимо пыхтящий старичок, близоруко вглядываясь в зал и отмахиваясь от служителей, помогающим зрителям рассаживаться по местам. Он, чёрт вас всех подери, ещё крепок, полон сил и не выжил из ума!

Оказавшись на галерке, Ванька решил, что это, пожалуй, отличный вариант! Да, приходится стоять, но никто, чёрт подери, не заставляет делать это по стойке смирно, а компания, в плане разнообразия, даст сто очков фору Ноеву ковчегу.

С любопытством оглядываясь по сторонам, он, не смущаясь, рассматривает соседей, приветливо кивая, ненароком цепляясь глазами. В других случаях это нарушение даже не этикета, а всех правил приличия, и грубейшее, но здесь и сейчас это неотъемлемая часть представления, и собственно, из-за этого на галерке можно встретить вполне почтенную публику, которая и по деньгам, и по происхождению, могла бы сидеть в партере.

Студенты, мелкие клерки, почтенные отцы семейств со всеми чадами и домочадцами, порой явные выходцы с городского дна, старающиеся вести себя прилично…

… но как правило, тщетно.

Оксбридж мешается с кокни, холостые эксцентричные джентльмены с рыночными торговцами, и все говорят, жуют табак и нюхают…

… кажется, не только табак (!), курят, сплёвывают на пол, смеются и обсуждают актёров.

— Нелл — чудо, если бы она только… — на этом речь молодого джентльмена из хорошей семьи обрывается, но несогласных, судя по всему нет, разве что после обрыва фразы каждый дополняет её немножечко по-своему…

… но Нелл, безусловно, чудо!

Наконец, вышел конферансье, поклонился, выждал, пока шум не затих, и, встав в позу оперного певца, стал зачитывать хорошо поставленным трагическим баритоном:

— Сколько их — молодых провинциалов, рвущихся покорить столицу[ii]! Они летят на яркий свет мегаполисов, как мотыльки на огонь. Десятки, сотни обожгут себя крылья — а единицы уцелеют, станут настоящими хищниками и пробьют себе дорогу к богатству и успеху. Но чем придётся ради этого пожертвовать? Какова цена «пути наверх»?

Снова поклон, и занавес начал открываться…

Сказать, что представление захватило его, было бы сильным преувеличением, но всё же… Отчасти игра и в самом деле оказалась неплохо, а отчасти, пожалуй, сказалась нехватка зрелищ, но удовольствие от спектакля он получил в полной мере.

Да, актёры отчаянно переигрывали, гримасничали…

… да, да, и ещё раз да!

Но у них за плечами какая ни есть, а всё ж таки вполне приличная школа, и жесточайший отбор, и конкуренция, и разумеется — талант.

Представление, увы, подошло к концу, и народ повалил к выходу, на ходу обмениваясь впечатлениями. Некоторые, и Ванька в том числе, двинулись за кулисы, желая лично высказать своё почтение актёрам, и прежде всего — актрисам.

— Тс! — выловил его из толпы гримёр схватив за предплечье, — Мистер Инкогнито!

Он так подмигивал и гримасничал, что парень напрягся, думая, что такое поведение привлечёт всеобщее внимание, и за кулисы, в святая-святых, ломанётся добрая половина зрителей. Но…

… нет!

Британцы, и так-то не настолько чопорные, как думают за Каналом, после представления вели себя достаточно экзальтированно, а вышедшие к зрителям актёры и актрисы помельче, художники и прочая братия, и подавно!

Они важничали, благосклонно принимали подарки и внимание, льстили богатым поклонникам и всячески привлекали к себе внимание, в считанные минуту создав атмосферу крутой вечеринки. Некоторые зрители немногим от них отставали, так что Ваньке, чтобы привлечь внимание, пришлось бы сильно постараться.

— Вот сюда… — гримёр, он же старина Джон, проведя за кулисы, жестом показал ему даже не на дверцу, а на отодвинутую в сторону доску в коридоре, — Да, мистер Инкогнито, вы деньги-то приготовили? А то знаю я вас, молодых и горячих…

— Да, да… держите, Джон, — рассеянно отозвался Ванька, всё ещё не отошедший от спектакля, неловко кладя в протянутую ладонь два шиллинга.

Старина Джон повёл его какими-то окольными путями, иногда выныривая в коридоре и раскланиваясь с коллегами, обмениваясь тайными знаками и чуть ли не секретными рукопожатиями, а потом снова ныряя в тёмные, низкие, заросшие паутиной ходы. Несколько минут спустя попаданец заподозрил, что его просто водят за нос, и несколько минут спустя его чичероне разведёт руками и сошлётся на обстоятельства непреодолимой силы.

Но экскурсия, тем не менее, выдалась достаточно познавательной, и все эти ходы, наваленные грудами декорации, аляповатые подсвечники, и атмосфера таинственности, стоит, пожалуй, своих денег…

— Сейчас, сейчас… — заведя его пустую гримёрку, старина Джон захлопотал, приводя в порядок паренька с помощью старой щётки, — Ну вот, теперь и представить не стыдно!

— Сама Нэнси Эллиот! — сказал он многозначительно, подня вверх палец, и Ванька кивнул, пытаясь проникнуться. Кажется, слышал…

— Отлично выглядите, мистер Инкогнито! — одобрительно сказал старина Джон, за каким-то чёртом ощупывая его плечи и бицепсы через сюртук, — Ну, вперёд!

Минуту спустя они оказались перед дверью, обильно украшенной какими-то памятными табличками, букетиками высушенных полевых трав и тому подобной хипстерской ерундой. Это, наверное, должно показать, что за дверью, украшенной подобным хиповским образом, скрывается очень непростая Личность!

— Ну вот… — повторил гримёр, выдохнул, наскоро привёл себя в порядок и кинул в рот мятную пастилку, и даже не постучался, а особым образом поскрёбся в гримёрку.

— Мисс Эллиот… — промяукал он несколькими секундами позже, наклонившись, едва ли не целуя замочную скважину, — это я, старина Джон!

— Ах, какая женщина… — вздохнул он, повернувшись к Ваньке, — Такая…

Не найдя слов, он вздохнул ещё раз и открыл наконец дверь в гримёрку.

— Мисс Эллиот… — чичероне, не войдя толком, склонился едва ли не пополам, подметя сдёрнутой шляпой пол, усыпанный лепестками цветов.

— И… — он сделал паузу, отходя в сторону и пропуская наконец попаданца, — мистер Инкогнито!

Ванька, войдя и поклонившись, старался не вовсе уж сильно вертеть головой, озирался в неверном свете свечей в треножнике, пытаясь разом вобрать взглядом решительно всё! Здесь и наряды, и маски, и веера, и рассыпанные на туалетном столике украшения, и узкая, кажется, изрядно потёртая, но явно некогда дорогая кушетка, парочка кресел…

… и разумеется, сама хозяйка, несколько приземистая дама за тридцать, накрашенная и напудренная для сцены, то есть так густо и обильно, чтобы этот грим был виден даже зрителям на галерке, что вблизи производит несколько странное и даже, пожалуй, пугающее впечатление.

— Ну, здравствуйте, — промурлыкала дама, изогнувшись в кресле, — старина Джон весьма лестно отзывался о