Девятый - Сергей Лукьяненко

Развернулась и пошла сквозь толпу морпехов. Наткнулась на высоченного бойца, рыжего, с добродушным веселым лицом. Что-то сказала, взяла за руку — и потащила танцевать.

Я стал медленно пробираться сквозь толпу. К счастью, народа танцевала так много, что мало кто заметил мой позор. Орден пылал на моей груди словно предостерегающий сигнал: не подходить и не трогать.

Вывалившись в коридор, я огляделся. Есть кто?

Ну конечно же я даже убежать не смогу незаметно — в коридорчике, ведущем к главной лестнице, сидела прямо на полу женщина, дышала из ингалятора и отхлебывала чай из стеклянной чашки попеременно.

На всякий случай я подошёл, вдруг ей плохо?

— Привет, Свят! — сказала женщина дружелюбно.

— Маша? — я и удивился, и обрадовался. Ну, сам не знаю, чему удивился, я же знал, что она на базе.

— Садись, — она похлопала по полу рядом с собой.

Я сел. Спросил:

— Всё в порядке?

— Что? — она нахмурилась. — А ты, об этом… Да, всё норм. Это лекарство. Витаминки.

Ещё раз затянувшись, она спрятала ингалятор в карман. Одним глотком допила чай. Улыбнулась.

— Я даже тебя не поблагодарила. Ты ведь настоящий герой, Свят. Спас всех.

— Ерунда. Это моя работа, — ответил я.

Маша засмеялась.

— Знаешь, когда ты вот такой, взрослый, это звучит абсолютно серьезно и убедительно.

— Это и раньше звучало серьезно, — ответил я. — Что поделать, если мы проводим большую часть жизни в детском теле.

— Лучше бы вас оживляли двадцатилетними.

— Клонов растить тяжело, а у тушки есть наилучший период восприятия чужого сознания — с двенадцати до четырнадцати лет. Это Эля так тушку подрастила, случайно.

— И где великий серафим?

Я пожал плечами.

— Вершит в небесах великие дела. Шучу. Ей тоже нелегко, она никак не может вернуться в свою привычную форму.

— Тоже своего рода дитячество? — вздохнула Маша.

— Ага…

Из-за стены доносилась музыка. Народ веселился вовсю и вроде как моё бегство прошло незамеченным.

— Как тебе Титан? — спросила она.

— Служба как служба. Разницы особой нет. По ребятам скучаю, но теперь Джей прилетел… Привыкну. Своя специфика с работой у Кольца, конечно… — я увлекся, но вдруг понял, что Маша смотрит на меня с улыбкой. — Извини. Нормально Титан.

— Устроились хорошо?

— Да. Поселили внизу, но какая разница.

— Нас тоже внизу, — обрадовалась Маша. Посмотрела на меня задумчиво. — Ты решил убежать с чествования?

— Угу.

— Понимаю. И поддерживаю. Слушай, если возвращаться не намерен…

Я замотал головой.

— Поможешь разобраться? У меня душевая в комнате устроена не так, как на Каллисто, я утром не нашла, как напор регулировать.

— Да, тут чуть другая система, — согласился я, мысленно удивившись, что Маша не справилась. — Но ничего сложного, я покажу.

— Тогда пошли? — она легко встала.

Я тоже поднялся. И вдруг почувствовал, как забухало сердце.

Порой я торможу, но не совсем же дурак!

Или придумываю себе то, чего нет?

— Если не хочешь, то как-нибудь справлюсь сама, — медленно сказала Маша.

— Пойдём, — сказал я.

Мы пошли рядом, как-то совершенно естественно, и когда спустились на нижний жилой уровень, я взял Машу за плечи и поцеловал. По-настоящему, в губы. Мы несколько мгновений так стояли, а потом она потащила меня за собой, не переставая целоваться, открыла дверь в комнату, мы вошли и некоторое время так и стояли, прежде чем закрыть дверь. Потом я чуть отстранился и спросил:

— Скажи честно, зачем?

Я думал, что она скажет: «в благодарность за спасение». Или «хочу быть твоей первой женщиной». Или «раз уж ты стал взрослым, то должен научиться взрослой жизни». Ну, что-нибудь такое, про меня.

Но Маша сказала совсем другое.

— Мне очень холодно и страшно. Я одна не смогу уснуть. Если ты уйдёшь, то позову кого-нибудь другого.

Я её понимал. И это было сказано по-настоящему честно.

Я посмотрел на экран — камера была заклеена кусочком скотча, на зеркало наброшена блузка, и ещё две камеры, про которые я знал, были так или иначе закрыты.

— Не уйду, — пообещал я.

Под утро я вернулся к себе в комнату. Боря проснулся и молча следил за мной, потом не выдержал и спросил:

— Ну?

— Баранки гну, — сказал я, раздеваясь. — Как согну, дам одну.

— И бублики ломаешь?

— Отход ко сну, — скомандовал я и лёг на кровать.

Боря не унимался. Боре было интересно, несмотря на дитячество.

— Свят!

— Чего тебе?

— Ты был у этой, шпионки?

— Она не шпионка, — ответил я. — Шпион — это вражеский. А она инспектор. Российский. Сама сказала, но это тайна!

— Свят! У тебя было, да?

Я молчал. От альтера тайн нет, но мы ведь уже разделились.

— Ты честно хочешь?

— Да!

— Вот когда я с Анной танцевал, то считай, что было. По-настоящему и даже больше. А сейчас… — я задумался на миг. — Это было как игра.

— Выиграл? — Боря хихикнул.

— Оба выиграли. Боря, хватит. Не надо об этом говорить. Всё хорошо. Через три дня корабль починят, и она улетит.

— Когда ты стал таким взрослым, то стал удивительно скучным, — Боря вздохнул. — Не влюбился в неё?

— Ты же понимаешь, что нет!

— Но Элю любить глупо, — серьёзно произнёс он. — Совершенно лишено смысла. Она божественная сущность, которую ты можешь лишь обожать, восхищаться…

— Знаю!

Боря благоразумно замолчал.

Я лежал и переживал. Мне было одновременно и хорошо от того, что было. И стыдно перед Анной, я вдруг понял, что она для меня очень многое значит, но сейчас я не могу ей это объяснить, всё кончится неправильно, и про Машу ей лучше ничего не знать. А при мысли об Эле накатывала тоска. Почему у меня вообще к ней какие-то чувства возникли? Увидел красивую девушку обнаженной? Но я же понимал, что это лишь временная телесная оболочка нечеловеческой сущности! А уж когда она объяснила, что состоит из всяких там топологических вывертов пространства-времени…

Тяжело быть взрослым! Стань я подростком, ну пусть даже двадцатилетним, сейчас был бы гордым и довольным. Но тридцатилетнее тело и мозги заставляют на всё смотреть иначе.

— Свят…

Мне захотелось запустить в Борю подушкой. Будь помладше, так бы и сделал.

— Чего тебе?

— Я проанализировал ситуацию. Ты не думай… что я совсем одитятился. Я всё время думаю. Я же таким возник.

Я насторожился.

— Говори.

— Мы знаем, что совместились две реальности, две разные Земли. В нашей доминирующим видом стали кроманьонцы. В другой неандертальцы. Две разные реальности не могут существовать одновременно. Падший, который первым вторгся на Землю, вряд ли хотел причинить зло. Он пытался понять, что это такое вдруг случилось, почему Земля совсем другая и живут на ней не те, кто должен. Тут