Турист - Антон Витальевич Демченко

его жена и подмигнула Оле. — А мы тогда, аккурат после вечернего концерта, устроим небольшие посиделки на верхней палубе, только для нас, для девочек. Что скажешь, Оленька? Или же останешься с мужчинами на урок эфирного мастерства?

— Согласна на посиделки, Ирина Фёдоровна, — стрельнув взглядом в мою сторону, кивнула та. — А этой вашей технике Кирилл меня после и сам научит. У него хорошо получается, между прочим. Проверено.

— Кстати, об учёбе, — я вопросительно взглянул на довольного Лебедева. — Иван Еремеевич, а что вы хотите за свою технику? Может быть, я смогу предложить что-то взамен?

— Ой, Кирилл, полно вам! — отмахнулся тот. — Техника-то не секретная, так что просить за неё что-то взамен я считаю себя не вправе.

— Хм… — мой взгляд сам собой остановился на развалившемся на широком подоконнике сером пушистом коте совершенно необъятных размеров. — Придумал! Ирина Фёдоровна, Иван Еремеевич, что вы скажете, если я взамен обучу вас технике, позволяющей чувствовать эмоции животных и птиц и транслировать им свои? Только должен предупредить, лучше всего устанавливать связь с хищниками. Эмоции травоядных слишком блёклые. Да и с птицами там всё непросто. Хотя, чем больше «реципиент», тем лучше связь. Уж почему это так, не знаю. Но поверьте, установить канал эмоциональной связи с тем же вороном или филином куда проще, чем попытаться связаться с голубем или воробьём. На более крупных птицах мне этот навык испробовать не удалось. Не было возможности.

— Кирилл, вы всерьёз? — изумился Лебедев, переглянувшись с женой.

— Более чем, — кивнул я. А что? В своё время ветеринар Тодт легко поделился со мной этой техникой… ну а то, что я доработал, право, такие мелочи. Вот, кстати, хороший эксперимент. Посмотрим, насколько закостенелы обычные эфирники. Сможет ли тот же Иван Еремеевич воспользоваться моей техникой во всей её вариативности или будет как и Тодт долбить дурной мощой?

— Знаете, я был бы полным идиотом, если бы отказался от такого обмена знаниями, но… должен честно вас предупредить, он не равноценен, — построжев, произнёс Лебедев. — И мне кажется, именно моя техника куда менее ценна, чем то, что предлагаете вы.

— Каждая техника ценна ровно настолько, насколько она необходима в тот или иной момент времени, — пожал я плечами. — Потому не вижу здесь никакой нечестности.

— Тогда… — Иван Еремеевич покрутил головой, оглядываясь по сторонам, и ухмыльнулся. — Чего сидим-то? Идёмте меняться!

Глава 19

Покой… а что это?

Ворвавшиеся в кабинет, затянутые в ЛТК гвардейцы, мгновенно взяв под прицел единственного присутствовавшего в помещении человека, замерли по углам комнаты, а просочившиеся за ними следом бойцы во вполне обычных комбезах тут же принялись за методичный обыск-осмотр выделенных его преподобию апартаментов, не обращая ни малейшего внимания ни на гвардейцев, застывших по углам кабинета, ни на его временного хозяина, восседающего эдакой соляной статуей в кресле за рабочим столом. И лишь когда один из сыщиков, выглянув в коридор, проронил «чисто», обстановка в кабинете в очередной раз резко изменилась. Вновь распахнулись нараспашку высокие дворцовые двери, и в выделенные отцу Иллариону апартаменты шагнул государь в окружении тройки настороженных бойцов личного конвоя. А следом за ним в кабинет «вплыл», иначе не скажешь, человек совершенно непримечательного облика. Седой, среднего роста, в среднем сером костюме, с неопределённым выражением какого-то очень усреднённого лица. В общем, личность сверхподозрительная, и, что ещё более подозрительно, его присутствие в непосредственной близости от правителя не вызывало даже намёка на настороженность не только у гвардейцев, но и у государева конвоя. Впрочем, кое-кто внимание на последнего вошедшего в комнату всё же обратил.

— Что скажете, господин Иванов? — государь кивнул в сторону застывшего статуей временного хозяина кабинета, умудрившегося проигнорировать не только визит гвардейцев, но и тот факт, что он самым наглым образом попирает все нормы этикета, сидя в присутствии монаршей особы. И ведь не труп, и даже в бессознательном состоянии отец Илларион не пребывает. Глаза моргают, дыхание ровное… Впрочем, насчёт бессознательности можно было бы и поспорить. Вперивший взгляд в бумагу, зажатую в ладонях, эфирник явно потерялся… где-то.

— Хм, — «серый» одним плавным движением обогнул охранников Романа Третьего, остановился перед столешницей, за которой пребывал безмолвный отец Илларион, и, склонив голову к плечу, внимательно всмотрелся в бедолагу. — Занятно… Забавно… м-да… — «специалист» обошёл стол и, уставившись на лист бумаги в руках недвижимого эфирника, неожиданно протянул с нотками уважительного удивления, весьма странно прозвучавшими с его-то невыразительным голосом: — Вот оно ка-ак⁈ Вот же пакостник…

— Господин Иванов, — голос государя построжел и седой, вздохнув, отвёл взгляд от объекта своего наблюдения.

— Прошу прощения, государь мой. Увлёкся, — повинился, склонив голову перед правителем, Иванов.

— Итак? — проигнорировав извинения подданного, требовательно произнёс Роман.

— Кхм… секунду, — седой ещё раз присмотрелся к листку в руках отца Иллариона и… отвесил эфирнику мощнейший подзатыльник, от которого тот впечатался лбом в тяжёлую дубовую столешницу. Всхрюкнув, бедолага отключился, а листок из его рук тут же перекочевал в ладонь серого, который тот, предварительно чуть не обнюхав, протянул правителю. — Вот, государь, изволь ознакомиться.

Конвойные было напряглись, но седой покачал головой и они отступили. Впрочем, возможно, виной тому был не он сам, а лёгкий отстраняющий жест государя, противиться воле которого конвойные могли только в экстренных случаях, а его-то как раз и не было.

— Ловушку я снял, ваше величество, — заметил Иванов. Роман Третий кивнул и, приняв из его руки записку, быстро пробежал по ней взглядом. Замер, нахмурился, вновь перечитал короткий текст, после чего поднял взгляд на уже очухивающегося и еле слышно постанывающего отца Иллариона, распластавшегося лицом по рабочему столу. И одобрения во взоре государя не было вовсе.

— Занятно, — невольно повторив первые слова седого, протянул правитель, покрутив в руках листок дешёвой бумаги. — Весьма. А ваш… протеже знает толк в извращениях, господин Иванов. Так подставить несчастного отца Иллариона, это ж додуматься надо!

— Злой волчонок, государь, — развёл руками седой. — Тяжёлое детство, деревянные игрушки, прибитые к полу…

— Оно и видно, — фыркнул Роман Третий и, одним взмахом руки удалив из кабинета гвардейцев и охрану, прошёл к окну, за которым, к сожалению, можно было увидеть лишь стену стоящего рядом Теремного дворца. — Тем не менее, сыграл он весьма изящно. Вроде как выдал предупреждение отцу Иллариону,