Между мирами: Хроники забытого мага - Митя Воронин

Сидим в тишине, прерываемой только треском факелов и нашим дыханием. Я все еще слышу тот последний крик. Вижу пламя, пробивающее защиту. Вижу силуэт Элайаса, стоящего прямо до конца. Снова и снова, как проклятую пластинку, которую невозможно остановить. Руки дрожат. Закрываю глаза, но картина не исчезает — выжжена на внутренней стороне век.

— Это моя вина, — шепчу я, и голос ломается. — Если бы не тот разговор… если бы я не задавал вопросов… он был бы жив. Жив!

— Нет, — жестко обрывает Даркен, ударяя кулаком по столу. Звук гулкий, резкий. — Вина Кайрана. Который предал доверие. И Тенерауса. Который убивает за правду. И системы, которая поощряет доносы и казнит за знания. Это не на тебе. Не смей брать эту вину.

Он встает резко, стул скрипит и откатывается назад. Начинает ходить по комнате, руки сжаты в кулаки, каждое движение резкое, сдерживаемая ярость в каждом шаге.

— Элайас знал риск. Понимал, что может случиться. И все равно выбрал этот путь. Не из глупости. Не из гордости. Потому что верил — можно изменить мир. Потому что не мог молчать, видя, как система калечит и убивает.

Останавливается у окна — узкой щели в стене, через которую едва проникает свет. Смотрит в эту щель долго, молча. Потом поворачивается:

— И что теперь? — спрашиваю я тихо.

— Теперь прячемся здесь несколько часов. Пока стражники обыскивают Академию. Они придут в ярость, будут рвать все на части. Вечером я приведу других.

— Каких других?

— Тех, кто думал так же, как Элайас. Кто сомневается в Совете. Они узнали о его смерти. И захотят знать правду. Захотят понять, за что он умер. И стоило ли это того.

Сидим долгие часы в этой подземной тишине. Время тянется мучительно — каждая минута как час, каждый час как вечность. Даркен периодически выходит через потайной ход проверить обстановку, возвращается с новостями. Лицо у него каменное, но глаза выдают напряжение.

— Обыскивают всю Академию, — докладывает он после очередного похода. — Комната за комнатой. Допрашивают студентов. Некоторые плачут, некоторые кричат, что ничего не знают. Но до подвалов пока не дошли. Слишком много помещений наверху.

Когда за узкой щелью окна начинает темнеть, когда свет становится серым, а потом угасает совсем, Даркен говорит:

— Пойду за первым. Жди здесь. Не выходи ни при каких обстоятельствах.

Уходит в темный коридор, и я остаюсь один.

Время тянется мучительно. Сижу, вглядываясь в темноту прохода, прислушиваюсь к каждому звуку. Сердце бьется тяжело, неровно. Мысли путаются, возвращаются к утру, к эшафоту, к последнему взгляду Элайаса. Что, если Даркена схватили? Что, если он привел за собой стражу? Что, если это конец?

Наконец раздаются шаги — осторожные, крадущиеся. Вскакиваю, готовясь призвать огонь. Входит Даркен. За ним — знакомая фигура.

Лира.

Девушка с темными волосами, заплетенными в косу, смотрит с удивлением. Её глаза красные, опухшие — плакала. Губы поджаты. Руки дрожат.

— Александр? Ты здесь? — голос тихий, надломленный.

— Тенераус искал меня после… после казни, — объясняю, пытаясь сохранить голос ровным.

Лира бледнеет еще больше, если это возможно. Лицо становится белым как мел.

— Я видела, — шепчет она, и голос срывается. — Видела, как Элайаса… как пламя… — не договаривает, закрывает лицо руками. Плечи вздрагивают.

— Садись, — предлагает Даркен мягче, чем обычно. Подводит её к стулу. — Сейчас придут еще. Нужно подождать.

Лира опускается на стул, обхватив себя руками, словно пытаясь согреться в этом холодном подземелье.

Ждем. Один за другим Даркен приводит студентов. Каждого отдельно, с разницей в полчаса — осторожно, методично, чтобы никто не заметил закономерности.

Приходит Рован — высокий парень лет двадцати с короткими темными волосами и сильными руками ремесленника. На лице старые ожоги — следы неудачных попыток призвать огонь. Челюсть сжата, глаза полны едва сдерживаемой ярости.

Приходит Мира — соседка Лиры, с каштановыми волосами, собранными в хвост. Хрупкая на вид, но спина прямая. На руках шрамы — множество мелких ожогов, белеющих на смуглой коже.

Приходят другие. Всего собирается около десяти человек. Молодые, от восемнадцати до двадцати пяти. Настороженные, потрясенные казнью, но в глазах у каждого горит что-то — не просто страх, но и решимость. Жажда понять.

Комната наполняется шепотом, приглушенными голосами. Кто-то плачет тихо, кто-то сжимает кулаки. Все избегают смотреть друг другу в глаза — как будто присутствие здесь уже делает их соучастниками чего-то запретного.

— Зачем ты привел нас? — спрашивает Рован, первым нарушая молчание. Голос хриплый — Зачем этот риск?

— Потому что все вы сомневались в Совете, — отвечает Даркен, оглядывая собравшихся. — Задавали вопросы. Чувствовали, что что-то не так. И Элайас хотел, чтобы вы узнали правду. Перед смертью он просил… если что-то случится… показать вам.

— Какую правду? — недоверчиво спрашивает рыжеволосый парень, поджарый, с нервным тиком в углу глаза.

— Правду о магии, — вмешиваюсь я, вставая. Все взгляды обращаются ко мне. — О том, что вас учат неправильно. Что стихии не нужно принуждать. Что все ваши шрамы, вся боль, весь страх перед Искажением — результат ложной системы.

Молчание. Недоверие в глазах, смешанное с надеждой — опасной, отчаянной надеждой.

Встаю и протягиваю руку. Закрываю глаза на мгновение, чувствую тепло внутри, в центре груди. Тихо зову огонь — не приказываю, не принуждаю, а прошу. Как просят друга о помощи. Мысленно обещаю уважение, предлагаю партнерство.

Над ладонью вспыхивает пламя. Яркое, устойчивое. Танцующее, но не причиняющее боли — кожа едва чувствует тепло, комфортное, приятное.

— Как… — шепчет Лира, вытирая слезы. — У меня всегда… всегда жгло…

— Прошу его прийти, — объясняю, позволяя пламени танцевать над пальцами. — Не заставляю. Огонь приходит добровольно. Потому что я предлагаю уважение. Сотрудничество. Не рабство.

Показываю — пламя послушно описывает круги, вытягивается вверх, опускается, разделяется на две части и снова сливается. Дружелюбное. Игривое, почти. Как живое существо, которое доверяет мне.

— А теперь смотрите.

Мысленно приказываю огню остаться, используя технику Совета — жесткое принуждение, навязывание воли. Пламя сразу становится агрессивным — вспыхивает ярче, жарче, жжет ладонь, пытается вырваться, кусается. Кожа краснеет, появляется боль — знакомая, привычная всем студентам боль.

Отпускаю. Огонь гаснет с злым шипением.

— Видите? — спрашиваю, показывая покрасневшую ладонь. — Принуждение причиняет боль. Не только вам — но и стихии. Просьба дает гармонию. Обоим.

Мира медленно смотрит на свои руки, покрытые старыми ожогами — белые шрамы покрывают пальцы, ладони, поднимаются по запястьям. Прикасается к ним дрожащими пальцами.

— Значит, все эти годы… — голос ломается. — Все эти шрамы… вся эта боль… были ненужными? Мы могли… могли избежать этого?

— Да, — говорю жестко, встречая её взгляд. — Древняя магия была безопасной. Основанной