Другая жизнь. Назад в СССР. - Михаил Васильевич Шелест

- Задраили верхние люки, штурвала блести колесо, ввиду долгожданной разлуки всем выдан «Абрау Дюрсо»…[2]

А потом следующую:

- Кто свободен от вахты наверх… Полчаса… И опять в глубину… Свято верим, что ждёт нас успех, но глаза: в облаков белизну…

И следом другую:

- Синее море, только море за кормой…

Я родился в семье моряка, я жил среди моряков, я дружил с моряками и любил море. Поэтому я знал эти песни. В смысле… Э-э-э… Я - «будущий» знал эти песни. И, хотя, я не разучивал их, но, погрузившись в транс, достал эти песни из своей теперь уже памяти.

- Лодка вдаль выходит ночью, разрывая море в клочья, разрывая узы счастья с берегом родным…

- Постой-постой, - прервал меня «суровый гость», прежде чем я начал очередную песню. – Ты откуда столько песен про моряков-подводников знаешь? Это же надо?! Подтянуть стальные пояса… Кто-то слышал такие песни?

- Кроме «Усталой подлодки» я ничего не слышал, - сказал кто-то.

- И я…

- И я…

- Новые песни…

- Это он, наверное, в Женькиных записях нашёл, - сказал, глядящий на всё это действо, Андрей Тиханов.

Оказалось, что и все ребята как-то пытаются разглядеть, что происходит в большом зале, хе-хе, театра…

- Так и есть, - кивнул головой я. – Там у него целая бобина с обеих сторон записанная. Думал, разучу к девятому мая. Вдруг пригодиться? Да и вообще… Хорошие песни…

- Не то слово, да, отцы – командиры? Ты нам перепишешь ту плёнку?

- Не вопрос, - пожал плечами я, думая, как потом выйти из ситуации.

- У тебя ещё, похоже, есть песни?

- Я же говорю… Ещё на час примерно.

- Послушаем ещё?

- Только выпить надо!

- Это мы разом. Раз-два взяли!

Гости выпили-закусили и я продолжил. А гости послушали-послушали и ещё потихоньку налили-выпили, а потом ещё. Завязался тихий разговор. Но я не протестовал, а наоборот сбавил громкость своего пения. А ещё через минут двадцать, я потихоньку «пошёл попить водички» и в зал не вернулся.

- Ну, ты и выдал, Мишка. Концерт по заявкам, - пробасил Андрей Тиханов. - Почти целый час пел. Пальцы ничего?

- Пальцы в ауте! – сказал я. – Стёр до локтей.

- Ну, ничего! Знаешь, кому пел? Это же капраз Филипьев. Ему за какую-то секретную операцию в семьдесят третьем году звезду героя вручили. Какую-то новую подводную технику испытывал. Они с отцом дружат давно. Отца же с Балтики сюда перевели. Удружил ты им. Спасибо тебе.

- Да брось ты, Андрюха. Делов-то, - сказал я и подумал. - Это я им ещё про К-19 не спел

* * *

Песни про подводников и моряков пришлось записывать на следующий день в своём исполнении, благо, что в коробке с плёнками, Женькин студийный микрофон лежал, а «Нота» имела функцию наложения, то есть, воспроизведения одного канала с синхронной записью на другой канал. Поэтому я немного «поизгалялся», вспомнив, как делал это Женька со своими первыми записями: сначала записал гитару на один канал, потом записал соло-гитару на другой. Потом на второй канал записал голос, потом записал бас-гитару на первый канал и ещё голос в унисон. В общем, с одним микрофоном, что-то похожее на Женькину стерео-запись получилось, ха-ха…

Урокам я в этот день уделил мало времени, но своё вечернее семичасовое у-шу не пропустил. На удивление, пришёл физрук, да не один, а с физручкой. Я уже двигался и они просто пристроились за мной и стали повторять мои движения. Физрук некоторое время поубеждал физручку, что так и должна проходить тренировка. Без объяснений.

- Это какое-то обезъяничание, - сквозь транс слышал я её голос.

-Так и есть, - соглашался физрук. – Это такой принцип. Постепенно всё получится. Правда тут много форм…

Я понял, что он прав. И вторым заходом сделал комплекс из двадцати четырёх форм.

- Это что-то другое? – спросил физрук.

- Это короткий комплекс. Длинный - предназначен для более глубокой проработки определённых групп мышц, нервных окончаний и более глубокого психофизического погружения. В нём есть повторы. В этом повторов нет.

Мы очень медленно и несколько раз прокрутили эти формы и я, предупредив, переключился на большой комплекс, а учителя, оба удовлетворённые и что-то между собой обсуждающие, покинули стадион, не отвлекая меня формулой прощания. Я же стабилизировал свой дух с телом, только после пятого цикла. У меня из головы не выходил допрос, который учинила мне оперативник. Сглупил я, согласившись на опрос в присутствии.

Как сказала мне завуч, следователь попросила оперативного работника предварительно опросить меня, чтобы потом всё быстренько перенести в протокол. И у опера действительно имелся документ под названием «отдельное поручение», выписанное следователем по уголовному делу такому-то. Приехавший опер сказал мне, что опрос это не допрос и я могу отказаться от опроса в любой момент, но лучше этого не делать, так как допрос – процесс медленный, скрупулёзный и волнительный, как для потерпевшего, так и для его взрослых представителей. И к нему нужно привыкать постепенно. Чем мы, говорит, сейчас и займёмся.

И я, дурак, повёлся на эти оперские штучки. И меня спасло то, что милиционер проговорился, что у Людмилы Давыдовны тоже повреждения средней тяжести, поэтому, де она не ходит в школу. И вот тут меня словно током ударило. Я вспомнил про слова директрисы, о том, что за мои телесные повреждения кто-то должен ответить.

- А за её телесные повреждения кто ответит? Не я ли? – вдруг подумалось мне.

А опер крутил меня вокруг моего приёма с падением, когда я, но, слава всем Богам, я как-то сразу с ним не очень откровенничал. Именно поэтому больше приходилось говорить ему и он ляпнул лишнего.

- Так что там за приём ты применил против Людмилы Давыдовны, спросил он, и я вдруг понял, что наш разговор записывается.

Дело то проходило в кабинете директора, и следователь сидел за её столом. А что лежало в столе?

- Какой приём?

- Ты ведь рассказывал директору, что захватил Людмилу Фёдоровну за руки и крутанул вокруг тела. От этого она и упала не на парту, а на пол.

- Ха-ха, - мысленно рассмеялся я, а вслух произнёс. – Во-первых, ничего подобного я никому не говорил, во-вторых, - Людмила Давыдовна упала не на пол, а на меня. В третьих, я просто