Другая жизнь. Назад в СССР. - Михаил Васильевич Шелест

пока я наговорюсь с физруком, но я его отшил, сославшись на жёсткий распорядок дня. Он соблазнял меня диском «Uriah Heep» «Look at Yourself», но я не повёлся. Во-первых, он у меня уже был в записи, но я этого сообщать Валерке не стал, во-вторых, мне не нравился «Uriah Heep», в третьих, у меня, действительно, был распорядок дня, которого я придерживался неукоснительно.

Как как-то сказал мой «внутренний голос»:

- Э-э-э… Так вот что. Если мы не хотим снова за решётку, если хотим до шлема добраться, с сегодняшнего дня все склоки прекратить. Не играть, не пить, не воровать... без меня. Жаргон и клички отставить, обращаться друг к другу только по именам, даже тогда, когда мы одни.

- Чего? - не понял я.

- Джентльмены удачи, - пояснил он.

- А-а-а-а…

Так вот, по «распорядку» после школы у меня был обед и короткий, часовой сон. Потом чтение и начитка новых тем к урокам и старых, мной пропущенных за время «коматоза». Потом я отводил время на музыку. Либо играл на гитаре сам, либо приходил Громов, и мы играли с ним «дуэтом». Я вел ритм, а он соло. Это нужно было ему, в первую очередь, так как школьный ансамбль готовил выступление на выпускной вечер.

Они коллективом разучивали песню «Когда уйдём со школьного двора». Песню, которая впервые прозвучала в фильме режиссёра «Розыгрыш» в 1976 году. Прозвучала в мире моего «предка». А в нашем мире она прозвучала ещё четыре года назад в исполнении Женьки Дряхлова и теперь звучала из всех радиоточек страны. И не только она звучала. Звучали «Белые Розы», «Детство», «День рождения», «Глупые снежинки», «Вечер холодной зимы», «Медленно уходит осень», «Светка Соколова». И звучали они в исполнении того школьного ансамбля, который собрал Женька и который развалился, как только он «уехал в интернат». Так, между прочим и объявляли: «Звучит песня поэта и композитора Евгения Семёнова в исполнении авторского коллектива «Радуга» под его управлением». А то, что членам этого коллектива не было и восемнадцати лет, а его руководителю и того меньше никто не говорил.

Вернее, ансамбль в школе был, но аппаратуры той, что была у Женьки, не было, а состав как-то не складывался, хотя смена поколений произошла, и в коллектив влились очень музыкально-одарённые ребята. Драйва не было, как сказал Громов. А я посмотрел на его пассивно-грустное лицо и подумал, что драйв надо искать в себе.

Меня гитара интересовала просто, как навык, имевшийся у «предка», который грех было не развить у себя. Как и ушу с каратэ. Моя карьера самбиста прервалась, а без спорта жизнь хоть и прекрасна, но непривычна. Баскетбол с волейболом тоже требовали прыжков и ударов, а значит, были для меня неприемлемы. А вот каратэ с у-шу для меня стали отдушиной. Я махал руками и ногами с упоением. Причём, не смотря на противоположность стилей, у меня получилось сразу их увязать через микросекундную концентрацию силы и напряжение всех мышц тела.

Как сказал «предок»: «каратэ в твоём исполнении стало интереснее и опаснее, как и у-шу».

За три месяца тренировок я растянул оба своих шпагата до максимума и мог проворачивать таз, переходя из одного в другой. Научился бить маваши и ёко гири выше головы, научился много отжиматься на кулаках и пальцах и приседать. А чем мне ещё было заниматься в больнице? Книжки я любить перестал. Пытался рисовать, но моя прежняя память была стёрта, а память «предка» не вызывала картин, которые можно было перенести на бумагу. Хотя, карандашные портреты профессора, врачей и студенток-практиканток имел место, однако профессор их изъял и присовокупил к научному труду, пообещав сделать с них копии и вернуть «потом».

Сегодня Громов не пришёл, и я сам попробовал наиграть соло из его репертуара. Как Сергей играл, я видел многократно, и вот теперь на слух повторял соло, проверяя свою визуальную память. Получалось так себе, но не прекращал вспоминать, попутно импровизируя. Благо, что имелась запись песни, под которую можно было тренироваться.

Музыкальный час пролетел незаметно и я снова вернулся у урокам. Потом у меня была готовка ужина. Мама заранее выложила мякоть, а я «скоренько» накрутил фарша для котлет, проклиная нашу и вспоминая «электромясорубку» из другого времени. Как не правил папа ножи, мелила наша мясорубка плохо.

Фарш я хорошенько замесил, отбил и поставил в холодильник. И тут позвонили в дверь.

- Кого ещё черти принесли? – спросил я громко, подходя к двери и, не гладя в глазок, открывая.

За дверями стоял Громов. Он, как всегда, «менжевался» и ничего не говорил.

- Что, Серёжа? Проходи, чего стоишь?

- Не-е-е… Ты пошли!

- Куда? – удивился я.

- У меня скоро мама придёт. Кормить надо.

- Что ты из себя строишь мать-кормилицу! – вдруг грубо спросил Громов. – Я специально выждал час, зная про твоё расписание. Тебя наши ждут.

- Кто – наши? – не понял я.

- Ну… У Андрюхи Тиханова днюха. У него и собрались. Он что-то сегодня забыл тебя пригласить. Послал меня. Сам не может. Гости у него.

- Ты охренел? Как я без подарка приду?

- Гитару бери, слабаем.

Громов захихикал. На него находили иногда моменты, когда он, вроде как беспричинно смеялся. Одному ему известным мыслям.

- Ты, как злодей из американского комикса, - сказал я, понимая, что не идти нельзя, а дарить нечего.

- Чего? – не понял Серёга моей шутки.

- Забей!

- Чего? – снова непонимающе спросил он.

- У меня подарка нет.

- Возьми бобину с «Пинкфлоидом». Себе потом запишешь снова.

- Логично! Жди! – согласился я, написал маме записку, упаковал гитару в чехол, взял «подарок» и вышел.

Андрей Тихонов – Громов его, почему-то, звал Тихановым, с ударением на «а» - был высок, спортивен и боевит, без сомнений встревавший в заварушки типа подраться с представителями другой школы на каком-нибудь сборе, например спортивного ориентирования. Чему я был непосредственным свидетелем. Он немного, около года, позанимался боксом и с его ростом и длиной рук вырубал любого в уличной драке. Что было очень полезно в походах в центр города, например на футбол. В одиннадцатом доме старше ребят не было, а вот в девятом были. Года на да-три от Тиханова, Витрюка и Громова, и, естественно, на три-четыре от меня. На футболе мы так и вели себя, разбившись на возрастные подгруппы. Старшие впереди, а младшие на подхвате. И мы били,