Другая жизнь. Назад в СССР. - Михаил Васильевич Шелест

Я пропустил подколки мимо себя.

Ларионова с Гордеевой о чём-то зашептались, едва не стукаясь головами и прыская в ладошки. Они были так похожи на двух белок, прижимавших что-то к мордочкам, что я им улыбнулся. Они на мгновение остановились, потом снова захихикали и снова стали шептаться. Ну, белки и белки, грызущие орешки…

Англичанка, появившись, меня в кругу парней, поначалу, не заметила и только на входе в ласс, увидев, поприветствовала:

- О! Шелест! Welcome!How is yourhealth?

- My health is so-so. However, I am ready to attend classes.

- I see that you've done well in English?

- I had a lot of time.

- Yousurpriseme.

- I'm surprising myself.

- Ну-ну… Проходи-проходи. С тебя и начнём. Можешь, даже, не садиться.

Я поставил спортивную сумку с учебниками и тетрадями на пол возле парты и вернулся к доске. Людмила Фёдоровна допрашивала меня, как Понтий Пилат Иешуа, в незабвенном романе. И даже не по тексту топика про грядущее день рождение Владимира Ильича Ленина, а «рядом».

- Ну, что ж… Удивил, так удивил. Прямо и не знаю, что тебе ставить? Вышепятёрок отметок у нас нет, кроме «пять с плюсом», но плюс в зачёт не идёт. Пятёрка тебе, Шелест.

Класс взвыл от восторга и бесновался бы долго, если б не голос англичанки:

- Следующим к доске пойдёт…

Про Ленина английским языком рассказывать никому не хотелось.

- Ну, ты даёшь, Мишка, - произнёс шёпотом Костик, но в классе вдруг перед этим наступила «гробовая» тишина и шёпот прозвучал, как колокольный набат.

- Вот и ты сейчас, Швед, нам тоже выдашь. Продолжи с того места, на котором остановился твой сосед.

Костик, на удивление бойко, оттарабанил три абзаца текста и англичанка, не задав ему ни одного вопроса, поставила отлично.

- Верёвочников! – продолжай с места.

- Ты тоже молодец, - сказал я Шведу.

- Да, я-то ладно, головой не бился. А ты-то как?

- Ещё хочешь к доске? – спросила Шведа англичанка.

- Я готов, Людмила Фёдоровна, - бодрым тоном отозвался Швед.

- Ох и выпросишь ты у меня, Швед… Продолжай Саша.

Саша мямлил кое-как, а мы с Костиком под его бормотание, расписали партейку морского боя.

Вторым уроком была алгебра, но математичка отсутствовала третий месяц. Её, как сказали, замещала учитель по математики средних классов, но и она вторую неделю сидела дома на больничном. Мы толклись в рекреации, ребята приставали с расспросами, когда вдруг появились завуч и директор.

- Шелест! Миша! Ну, ка, пошли, ка, - сказала строго Светлана Яковлевна, поманив меня рукой. – Ступай в учительскую.

Я, прихватив сумку, двинулся вперёд.

- А у вас - свободный урок.

- Ур-р-а! – заорала толпа.

- Ну, ка тихо! – рявкнула директор. – На цыпочках вон из школы!

Класс сначала пошёл медленно, а потом, дойдя до конца рекреации, всё-таки ломанулся вниз по лестнице, а у входной двери устроил давку. Это было слышно по сдавленным возгласам и буханью створок.

- Вот дикари! – со вздохом произнесла Светлана Яковлевна.

Эти слова я уже едва расслышал.

В учительской меня ждала наш классный руководитель Надежда Петровна Рагиня. Почему-то она учеников мужского пола не любила и не стеснялась это демонстрировать. Всегда у неё на лице была снисходительно-брезгливая гримаса, когда ей приходилось с кем-то из мальчиков вести беседу. Однако сейчас она встретила меня масляно-медовой улыбкой.

- Здравствуй, Миша, - сказала она. – Сегодня Людмила Фёдоровна восхищалась тобой. Подтянул язык? Как твоё здоровье?

- Что такое: «Подтянул язык»? – подумалось мне.

- Так себе, - пожал плечами я. – Врачи говорят, ещё полгода минимум восстанавливаться.

Мне не хотелось распинаться. Особенно перед ней. Она не любила нас, мы не любили её. Всё шло по согласию сторон. Какие-то классы ходили в походы с ночёвкой. Мы «сосали лапу». То ли класс был такой недружный, то ли в консерватории нужно было что-то править.

- Тут вот, Миша, какое дело… Людмила Давыдовна принципиально не хочет идти работать в нашу школу из-за тебя.

- О, как! – удивился я мысленно, но вслух ничего не сказал, а только напрягся.

Замолчала и она, словно чего-то ждала.

Через минуту она спросила:

- Ты мне ничего не хочешь сказать?

- В смысле? – не понял я. – Что я должен сказать?

- Ну… Извиниться, например. Ты же виноват!

Она не спросила, а обвинила. Я медленно обалдевал.

- Не понял! Я виноват?! В чём?

- Ну… Из-за тебя Людмила Давыдовна споткнулась и упала. Об твою ногу споткнулась. Которую ты выставил специально.

- Э-э-э, - «завис» я.

- Людмила Давыдовна сказала тебе пропустить её, ты отшагнул в сторону, а когда она шагнула вперёд, ты подставил ей подножку. Вот Людмила Давыдовна и упала. А ты потом, испугавшись, что она разобьётся, перехватил её, и сам упал и ударился. Ты сам во всём виноват, Миша.

- Э-э-э…

У меня не было слов, потому, что дыхание куда-то пропало. Я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Наверное, я изменился внешне, потому, что у учительницы вдруг расширились глаза, и она заверещала, как неудачно зарезанный поросёнок. В учительскую ворвались завуч с директором, а я чуть не потерял сознание от асфиксии. Но, увидев их, я от неожиданности подпрыгнул, и лёгкие втянули воздух.

- Что случилось?! – крикнула Светлана Яковлевна.

- Врача?! – спросила завуч.

- Мне валокордину, - попросила моя собеседница и осела на стул.

Я тоже отошёл к стенке и присел на другой стул, тяжело переводя дух. Похоже, что моё дыхание остановилось гораздо раньше, чем я заметил.

- Этого ещё не хватало, - подумал я.

- Что здесь произошло? – спросила директор.

- Я чуть снова не умер, - сказал я, чтобы опередить Рагиню. Мало ли что она скажет. – У меня дыхание пропало. После того, что я услышал.

- А что ты услышал? – заботливо спросила директор.

- То, что я чуть не убил любимую учительницу, подставив ей подножку.

- А-а-а… Разве это было не так? – спросила директор.

- Э-э-э… Это вы меня спрашиваете? Меня, который стоял прямо перед вами, когда меня пыталась толкнуть и ударить указкой Людмила Давыдовна.

- Ты что-то путаешь, Миша. Людмила Давыдовна не хотела тебя толкать и бить. Просто так получилось.

Она отвела свой взгляд.

- Просто идёт следствие. Ты получил тяжкие повреждения, и ущерб