Арнайр - Atrnerseh

сливаясь с тонким, неумолимым звоном бронзовых цепей на его запястьях. Воспоминание о призрачном лице Торвина – этой бледной маске ужаса с бездонными зрачками, впилось в сознание глубже любой физической раны, оставленной клинком или плетением. "Опасность... Сестра... Смотри... ВОТ..." Шепот разума или предсмертный хрип души? В цитадели Арнайр, где стены имели уши, а тени – зубы, разница между предупреждением и изощренной ловушкой часто стиралась в кровавой дымке.

Его размышления, мрачные и петляющие, как лабиринт под цитаделью, прервал не стук, а удар. Резкий, оглушительный, сотрясший массивную дубовую дверь. Не вежливый поскреб пажа, не настойчивое постукивание Драйи. Это был удар кулаком в железной перчатке или рукоятью меча о твердое дерево – лишенный церемоний, грубый, пропитанный нетерпением и ледяным презрением к тому, кто скрывался за дверью.

Маркус встал с койки, игнорируя пронзительный протест перегруженных мышц, глухую ломоту в костях. Боль в плече, где клык эфирного зверя Каэлана оставил свой шрам, превратилась в назойливый, жгучий фон, часть его нового бытия. Он распахнул дверь.

На пороге стоял не посыльный и не старейшина. Воин из личной гвардии Патриарха – «Молот Сигурда». Его латы, отполированные до зеркального блеска, казались высеченными из стали самой цитадели. Лицо под опущенным забралом шлема – непроницаемая каменная маска. Ни тени уважения, свойственного Крови Внутреннего Круга, ни любопытства к «феномену». Только холодная, бездушная эффективность в исполнении приказа.

«Маркус Арнайр, – голос прозвучал из-под шлема, монотонный, как зачитывание смертного приговора. – По воле Патриарха и Совета Старейшин. Присутствовать. Зал Черного Базальта. Час Волка.» Он протянул руку в латной перчатке, держа свернутый пергамент. На нем – суровая, рельефная печать Совета: переплетенные цепи, сковывающие вершину горы. Никаких любезностей. Никаких объяснений. Приказ. Немедленный и не терпящий возражений.

Маркус взял свиток. Тяжесть воска печати под пальцами казалась весом гири. Час Волка. Следующий час. Времени на раздумья, на сбор сил, на попытку увидеть Берту и оценить ее состояние – не было. Война, объявленная вчерашним шепотом Лиры и видением Торвина, начиналась здесь и сейчас. По их правилам. На их поле.

«Буду», – бросил он коротко, глядя не на воина, а поверх его шлема, в серую, холодную даль каменного коридора. Гвардеец развернулся с лязгом лат и ушел, его тяжелые, мерные шаги гулко отдавались по каменным плитам, пока не растворились в гнетущей тишине цитадели, как последние отзвуки похоронного звона.

Маркус захлопнул дверь, прислонился к ней спиной. Сердце колотилось не от страха, а от яростного, адреналинового гнева. Они не стали ждать. Не дали ему перевести дух, собраться с мыслями, зализать раны. Совет. Созванный по первому же крику Лиры. Она действовала молниеносно, используя шок от исхода поединка, ужас от состояния Элдина и общую растерянность. "Расследование" началось. Его судилище.

Он быстро умылся ледяной водой из оловянного кувшина, пытаясь смыть липкую паутину бессонницы и призрачный, едва уловимый запах озона и тлена, оставленный видением. Переоделся в чистую, но строгую и лишенную украшений одежду Внутреннего Круга – черные шерстяные штаны, серую рубаху из грубого льна, поверх – темно-синий, практичный камзол без герба или вышивки. Броня была бы здесь абсурдна и даже опасна; эта битва требовала иного оружия. Бронзовые цепи на запястьях он не снял и не спрятал. Пусть видят их холодный блеск. Пусть помнят, кто он и какой ценой занял место среди них. Пусть этот символ ответственности и мишени будет его первым немым аргументом.

Путь к Залу Черного Базальта пролегал через бесконечные, знакомые до боли и одновременно чуждые коридоры цитадели. Каждый шаг отдавался эхом в его изможденном теле. Он чувствовал взгляды. Не открытые, не бросающие прямой вызов – осторожные, скользящие, мгновенно отводимые при встрече его глаз. Шепотки, как стаи ядовитых насекомых, затихали при его приближении, чтобы с удвоенной силой вспыхнуть позади. Слово «Элдин» висело в воздухе тяжелым, отравленным туманом, смешиваясь с «пустой сосуд», «нечеловеческая сила», «Гармония», «жестокость», «выскочка». Шестеренки клеветы, запущенные Лирой и ее приверженцами, уже крутились с бешеной скоростью, разнося яд сомнений, страха и осуждающего шепота по всем уголкам Внутреннего Круга.

У подножия величественной, мрачной лестницы, ведущей к резным дубовым дверям Зала Совета, его встретила не черная тень Джармода, а Ариэль. Ее лицо оставалось все той же бесстрастной маской, высеченной из слоновой кости, но в глубине темных, как колодец, глаз мелькнуло что-то неуловимое – не сочувствие, нет, скорее… предупреждение? Или холодное сожаление охотника, видящего, как дичь идет в ловушку?

«Совет в полном составе. Патриарх присутствует, – произнесла она тихо, ее голос был шелестом сухих листьев по камню. Она жестом указала на зияющий проем дверей. – Говори правду. Но взвешивай каждое слово. Помни: здесь, в этом зале, каждая фраза – отточенный клинок, направленный в тебя, или хрупкий щит, который ты можешь выковать сам. И клинков будет больше.»

Зал Черного Базальта при дневном свете, пробивающемся сквозь высокие, узкие, похожие на бойницы окна, казался еще более гнетущим. Лучи слабого утреннего солнца падали косыми пыльными столбами на отполированные веками каменные плиты пола, бессильные достичь возвышения с троном Патриарха и длинного стола Старейшин, погруженных в глубокий, почти осязаемый полумрак. Воздух был густым и спертым, пропитанным запахом старого камня, воска, пергамента и… напряжения. Напряжения, что висело тяжелым покрывалом, давя на грудь, на разум. Здесь решались судьбы клана, здесь вершилось правосудие, здесь рождались и умирали амбиции. Сегодня здесь судили его.

Патриарх Сигурд восседал на своем троне из черного базальта, как сама гора во мраке. Неподвижный. Непроницаемый. Его присутствие ощущалось физически – гигантский, незримый пресс, готовый опуститься и раздавить. Он был центром этой вселенной, ее безмолвным божеством.

За длинным столом напротив Маркуса, будто вырубленным из цельного куска ночи, сидели Старейшины.

Лира Арнайр стояла не за столом Старейшин, а чуть поодаль, у стены, в искусственной тени, отбрасываемой статуей основателя. Она была воплощением достойной скорби и благородной озабоченности. Безупречный строгий наряд цвета темной крови, волосы, собранные в тугой, не допускающий слабости узел, лицо – вылепленная из фарфора маска благородного страдания и тревоги за будущее клана. Но в ее глазах, холодных и синих, как глубинные льды, когда они на мгновение встретились с взглядом Маркуса, вспыхнул неконтролируемый огонек чистой, расчетливой мстительности. Она была архитектором этого собрания. И она была готова к закладке первого камня в его падение.

«Маркус Арнайр, – начал Торван. Его голос, сухой, как осенний лист под ногой, и безжизненный, как эхо в гробнице, заполнил зал, заглушив даже собственное дыхание присутствующих. – Ты предстал перед высшим Советом Старейшин