Арнайр - Atrnerseh

клана Арнайр по формальной инициативе Лиры Арнайр, дочери Старейшины Лираны. Предмет рассмотрения – события вчерашнего поединка на священной Арене Чести. А именно: судьба Элдина Арнайр, Крови Внутреннего Круга, и природа силы, примененной тобою для его… нейтрализации.» Он сделал паузу, намеренно длинную, давая весу каждому слову, особенно последнему. «Лира Арнайр выражает перед Советом глубокую озабоченность как природой примененной силы, так и катастрофическими последствиями ее применения для сородича. Она просит Совет рассмотреть вопрос о возможном превышении пределов необходимой обороны, о непропорциональной жестокости метода и о потенциальной угрозе, исходящей от дара, чьи границы и механизмы остаются непознанными даже его носителем. Слово предоставляется Лире.»

Лира сделала шаг вперед из тени. Ее движение было плавным, беззвучным, исполненным достоинства и внутренней силы. Она не заламывала руки, не повышала голос до истерического визга. Ее голос, когда она заговорила, был ровным, холодным, отточенным, как клинок дамасской стали. Он не гремел, но заполнял зал, достигая каждого уха с леденящей ясностью.

«Благодарю вас, Старейшина Торван, за предоставленное слово. Мудрые Отцы Совета. Отец клана, Патриарх.» Она склонила голову в почтительном, но не раболепном поклоне. «Сердце мое обливается кровью, а разум помрачен тенью отчаяния, ибо то, о чем я вынуждена говорить сегодня, касается не просто потери, а крушения. Мой брат, Элдин Арнайр, чья кровь течет в тех же реках, что и ваша, чей дар ментальных искусств был отточен годами служения клану, лежит ныне в своих покоях. Он дышит. Его сердце бьется. Но это – пустая оболочка. Его разум – та крепость, что защищала нас от вражеских наваждений, – сровняли с землей. Его воля – стальной хребет воина – сломлена. Его дар – уничтожен. Стерт. Обращен в ничто.» Она замолчала, дав жуткому образу «пустого сосуда» проникнуть в сознание каждого, ощутить холод этой пустоты. «И виной этому крушению – не честное поражение в поединке равных. Не превосходство в силе, тактике или мастерстве владения эфиром. Виной – метод. Метод, выходящий за все мыслимые границы дозволенного даже на Арене Чести, где сила правит бал. Маркус Арнайр применил силу, чья истинная природа остается загадкой для всех, включая, как он сам не раз намекал, его самого. Силу, чье действие направлено не на победу над противником, но на его уничтожение в самой сути. На стирание того, что делает Арнайра – Арнайром.»

Она повернулась к Маркусу, ее взгляд теперь был полон не только мнимой, но и какой-то извращенно-истинной боли, смешанной с жгучим обвинением. «Я не дерзну оспаривать священное право Крови Внутреннего Круга на самооборону. На Арене Чести каждый отвечает за свою жизнь. Но посмотрите на результат!» Ее рука резко указала в сторону, где должен был находиться Элдин, словно его тень витала здесь. «Посмотрите на то, что осталось от Элдина Арнайр! Это не победа воина. Это – калечение души. Это – акт такой глубинной жестокости, что он подрывает сами основы нашего Круга, нашу веру в силу, честь и саму святость крови Арнайр, текущей в наших жилах! Если такой метод будет терпим, если он не будет осужден и поставлен в жесточайшие рамки контроля Советом, что помешает любому из нас стать следующей жертвой? Где та грань, за которой поединок превращается в акт бессмысленного уничтожения сородича?» Она снова обратилась к Совету, ее голос зазвучал с новой, пророческой силой. «Я требую не кары, но расследования. Глубокого. Беспристрастного. Под патронатом Совета. Мы должны понять, что это за сила. Как она работает. Каковы ее истинные пределы и цена, которую платит не только жертва, но и носитель. И главное – как предотвратить повторение подобного кошмара в будущем. Ибо без этого контроля, – ее взгляд снова скользнул по Маркусу, холодный и неумолимый, – он представляет собой опасность не только для внешних врагов клана, но и для нас самих. История нашего рода знает мрачные примеры, когда оружие невиданной силы обращалось против руки, его державшей, и против самого сердца клана.»

Ее слова повисли в густом воздухе зала, тяжелые, отравленные мастерски смешанной правдой и ложью, холодным расчетом и мастерски раздутым страхом. Она не врала открыто. Она брала факты – состояние Элдина, непонятность Гармонии, ее разрушительный потенциал – и поворачивала их под таким углом, что солнечный свет истины становился зловещим отсветом адского пламени. Элдин – не побежденный, а жертва, мученик. Его метод – не сила, а неконтролируемая жестокость. Он сам – не защитник, а внутренняя угроза, бомба с часовым механизмом, грозящая разорвать клан изнутри.

Наступила тишина. Глубокая, звенящая, как лезвие перед ударом. Давление взглядов Старейшин усилилось, стало почти физическим. Боргун хмыкнул, коротко и резко, кивнув – он явно соглашался с сердцевиной обвинения, с идеей об угрозе. Хельга перестала плести невидимые нити, ее пальцы сомкнулись; ее аналитический взгляд метнулся от Лиры к Маркусу, взвешивая силу аргументов, степень опасности, политический вес сторон. Лираэль не прекращала своего незримого сканирования; казалось, она пыталась уловить малейшую вибрацию Гармонии в ответ на обвинения. Джармод оставался статуей, но его темные глаза не отрывались от Маркуса, фиксируя каждую реакцию.

Патриарх Сигурд не проронил ни слова. Не двинулся. Он был воплощенным молчанием, бездной, втягивающей в себя весь свет и звук. Его решение не будет вынесено сейчас, сгоряча. Он ждал. Ждал ответа Маркуса. Ждал, как отреагирует Совет. Ждал, куда качнется хрупкое равновесие сил.

Маркус почувствовал, как внутри него взрывается вулкан. Горячая, всесжигающая волна праведного гнева захлестнула разум. Гнев на это лицемерие, на эту мастерски сплетенную ложь, на превращение его отчаянной борьбы за жизнь ребенка в акт бессмысленной, садистской жестокости! Он ощутил, как его "теплое солнце" Гармонии, обычно источник стабильности, отозвалось на бурю эмоций не светом, а низким, опасным гулом. Как будто в его глубинах проснулся разъяренный зверь. Цепи на запястьях внезапно показались раскаленными докрасна, впиваясь в кожу. Он сжал кулаки до хруста в костяшках, чувствуя, как дикая, неукротимая энергия рвется наружу, требуя выхода, требуя сжечь дотла эту ложь, развеять в прах этот холодный, расчетливый театр абсурда, превращающий его в чудовище… Гармония, всегда бывшая щитом, обернулась копьем ярости, направленным против своих же. Контроль трещал по швам.

Глава 28 Ответ

Ярость.Она хлынула из самого нутра, горячая и слепая, как расплавленный металл, заливая разум, сжигая осторожность. Гнев на лицемерие Лиры, на ее мастерски отточенные кинжалы слов, на превращение его борьбы за жизнь ребенка в акт бессмысленной жестокости. Гнев на этих каменных идолов за столом, чьи взгляды – скальпели, щупальца, гири