Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР - Василий Высоцкий

— Восемьсот… — протянула она. — За риск остаться с продырявленной шкурой…

— А ещё за молчание, — вдруг встрял Никитич. — Его уже ищут. Так что не надо, чтобы другие знали о нашем друге.

Тишина повисла тяжёлой завесой. За окном завыл ветер, старый холодильник Марии хрипло вздохнул. Она притушила окурок о пепельницу, потом резко встала, подошла к закопчённому шкафу. Вытащила потрёпанную карту, развернула её на столе.

— Граница — не просто линия, — провела она жёлтым ногтем по картонному полю. — Это гнилое болото, где люди тонут без шума. Пограничники стреляют без предупреждения. А если не они, то волки. Или те, кто похуже волков…

— Похоже, что я не первый, кого ты переводишь, — сказал я.

— И не последний, — усмехнулась она. — Но вот что интересно… Никитич редко кого ко мне приводил. Кто ты, воин?

Никитич наконец проглотил хлеб, отпил чай, поставил кружку со стуком.

— Он мой должник, — коротко бросил он. — И пока он мне не вернёт, ему умирать рановато.

Мария задумалась, потом резко сложила карту.

— Завтра в два утра. Ночь будет жаркой, так что постарайся отдохнуть.

— А деньги? — не удержался я.

— Ты мне их всё равно отдашь, — сказала Мария. — Вопрос только — каким способом.

Она улыбнулась, и в этой улыбке не было ничего человеческого. Какое-то холодное равнодушие. Так мог улыбаться робот из «Терминатора».

— Коста, а ты останешься или…

— Или! — кивнул он в ответ. — Сможешь отправить меня назад? Мне бы до Пльзня добраться, а дальше я уже на поезде. Там меня угрожал Николаич встретить.

— Николаич? Этот старый пердун ещё не скопытился?

— Он тоже тебя любит и велел кланяться.

— Нужны мне его поклоны сто лет, — буркнула Мария. — Ладно, пойду с соседом договариваться, но это будет стоить денег.

При этих словах она выразительно посмотрела на меня. Понятно с кого слупят стоимость поездки. Я коротко кивнул. После этого она без слов поднялась и вышла.

Константин Никитич ухмыльнулся:

— Мария не меняется. Всегда вот такая же ласковая и заботливая…

— А чего она тут? Одна…

— Ну, почему одна — это по характеру понятно. Неуживчивый она человек, хотя поможет, если попросишь. Была медсестрой в войну, потом попала в плен. Когда уж подошла Красная армия, то решила не возвращаться назад. Всё-таки тут меньше спрашивают про тех, кто был за колючкой. Продолжила работать тут, вышла на пенсию, сейчас промышляет охотой и помогает соседям с болячками. К ней порой обращаются чаще, чем в больницу.

— Так и живёт?

— Так и живёт. Хоть характер жёсткий, но своё медицинское дело знает хорошо. Вроде бы где-то у неё сын в Праге, но… она с ним не очень. Я даже не видел его ни разу.

— А мне казалось, что вы дружите семьями, — почесал я затылок. — Могли бы сойтись, как два бобыля.

— Так, ты в мою семейную жизнь не лезь. Я же в твою не лезу! Мария проведёт тебя, куда нужно, а дальше ты давай уж сам. О, вон и она показалась, — Константин Никитич приподнялся на стуле, выглядывая в окно.

В калитку как раз входила Мария. По хмурому лицу нельзя было понять — получилось у неё договориться или нет?

Она даже не взглянула на Рекса, хотя тот поднялся и завилял хвостом, надеясь хотя бы на намёк ласки. Быстрыми шагами Мария вошла в дом. Снова обожгла меня суровым взглядом. Потом произнесла:

— Через десять минут Янош раскочегарит свою тарантайку и тогда поедем, Коста. Мне тоже в Пльзень надо, так что я съезжу с вами. Ты, молодой, пока можешь поспать. На кровать не ложись, не хватало мне ещё вшей вычёсывать. Можешь на полу. За калитку тебя всё равно Рекс не выпустит. Так что выходить из дома не вздумай, если не научился как ящерица хвостик отращивать.

— Нет у меня вшей, — буркнул я в ответ.

— Проверять не хочу, — ответила Мария. — Прощайтесь и пошли, Коста.

Константин Никитич встал, крякнул и протянул мне руку на прощание. Я начал копаться в кошельке, на что тот поджал губы:

— Если деньги достанешь, то врагами разойдёмся. Я не за деньги тебе помогаю, а от души. Мы, русские, друг друга не бросаем. Может быть, между собой на Родине мы и собачимся, но на чужбине всегда надо помогать товарищу. Неизвестно, когда помощь понадобится самому…

— Тогда… — я проглотил комок в горле и пожал вытянутую руку. — Спасибо вам за всё, Константин Никитич. Спасибо за помощь и вообще…

— Идём, Коста, а то я сейчас расплачусь, — буркнула Мария.

— Идём, Мария, — ухмыльнулся Константин Никитич. — Ты уж не сильно гоняй нашего товарища.

— Как родного на спине потащу, — хмыкнула она в ответ.

Калитка захлопнулась с таким звуком, будто навсегда закрыла целый этап жизни. Я остался один. Совершенно один в чужом доме, в чужой стране, с немецким паспортом в кармане и небольшим рюкзаком — подарком от стариков.

Воздух в доме пахнет старой древесиной, тмином и строгостью. Тишина давила на уши. Даже Рекс, виновато поскулив у двери, замолк.

Я послушался Марию — не лёг на кровать, а снял грубое шерстяное одеяло, расстелил на полу и плюхнулся сверху. Мысли путались, в висках стучало от усталости и унижения. «Не бросаем», — эхом отзывались в голове слова Косты. Звучали они как упрёк. Потому что я себя чувствовал именно брошенным. Сданным с рук на руки, как обуза.

Спать не хотелось, хотя тело ныло и требовало забыться. Я ворочался на жёстком полу, прислушивался к каждому шороху за тонкой стенкой. Чехия. Пльзень. Немного осталось до Германии. До ФРГ.

Меня разбудил не звук, а его отсутствие. Слишком агрессивная тишина. Рекс не ворочался. Свет из-под ставней был уже не утренний, а дневной, жёлтый и пыльный. Я потянулся, кости хрустнули, как у старика. В голове была тяжёлая, свинцовая ясность. Надо было двигаться, делать что-то, но что — непонятно.

План был доехать. А дальше?

Дверь в сени скрипнула. Я вздрогнул и сел. В проёме стояла Мария. В одной руке она держала жестяную миску, из которой валил пар, в другой — грубую глиняную кружку.

— Воши-то живые? — спросила она без предисловий.

— Ворчат много, но