Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР - Василий Высоцкий

От неожиданности я рухнул вперёд, едва успев выставить руки. Ладони скользнули по мху и грубой коре.

— Вот чёрт!

Мария обернулась. Я ожидал насмешки, но её лицо в бледном свете, едва пробивавшемся сквозь кроны, было серьёзным.

— Вставай. И не ругайся. Звуки ночью разносятся далеко.

Она протянула руку. Её пальцы были удивительно сильными и твёрдыми. Она рывком подняла меня, будто я был не взрослый мужчина, а пустой рюкзак. В ту же секунду Рекс, насторожившись, издал низкое, едва слышное рычание, уставившись вглубь чащи. Мы замерли.

Мария снова привычным движением, сняла винтовку с плеча. Она не вскинула её, а просто держала наготове, слушая. Лес затаил дыхание вместе с нами. Шуршание прекратилось. Слышен был только стук моего сердца где-то в области ушей. Рекс, не отводя взгляда от кустов, облизнулся.

— Кабан, — тихо выдохнула охотница спустя мгновение. — Или косуля. Уже ушли. Пошли.

Она вновь двинулась вперёд, и мы, как привязанные, поплелись за ней. Я уже не обращал внимания на мой непрезентабельный костюм, на грязь на коленях и на ладонях. Весь мир сузился до светлого пятна её затылка и спины Рекса передо мной. Мы шли, и время потеряло свою форму. Минуты растягивались в часы, часы — в бесконечность.

Сколько мы так прошли? Да хрен его знает. Между Таховым и Бернау двадцать километров, но по лесу кажется, что не меньше сотни. Постепенно сквозь листву стало просвечиваться небо.

И вдруг Мария остановилась. Рекс сел у её ног, замерши в служебной позе.

— Тише, — её шёпот был едва слышен. — Прислушайся.

Я замер, вслушиваясь в тишину. Сначала ничего, лишь звон в собственных ушах. А потом… Потом я различил едва уловимый, механический, совершенно не лесной звук. Отдалённый, приглушённый рокот мотора. И ещё. Лай сторожевой собаки. Совсем другой, нежели у Рекса. Не живой и весёлый, а официальный, казённый, несущийся откуда-то спереди и слева.

Мария обернулась ко мне. В её глазах, едва различимых в темноте, не было ни страха, ни волнения. Лишь холодная собранность и концентрация.

— Граница, — просто сказала она. — Теперь самое интересное начинается. Дыши глубже и смотри под ноги. Теперь твой костюм — последнее, о чём стоит беспокоиться.

Мы начали аккуратно продвигаться по одной Марии видимой тропинке. Я уже более-менее привык к походу по лесу и старался ставить ноги так, чтобы под подошву не попадались замаскированные ветки. Конечно, без шума не обошлось, но я уже шумел не так активно, как в начале леса.

Рекс тоже крался рядом. Он глухо урчал, но не лаял. Понимал, что своим гулким лаем привлечёт внимание и выдаст наше местоположение. Иногда принимался жалобно скулить, но делал это так тихо, что если не прислушиваться, то и не услышишь. Иногда оборачивался назад. Смотрел в ту сторону, откуда мы пришли.

Хотя пёс явно не впервые в лесу, но я видел, как он тоже оступался по пути. А один раз даже упал на передние лапы. Правда, тут же встал, но его падение было странным. Неожиданным.

— Ты как себя чувствуешь? — вдруг спросила Мария, почему-то посмотрев на часы.

— Более-менее нормально, — пожал я плечами.

— Да? — она взглянула на меня более пристально. — И ничего не болит?

— А чего мне будет-то? — спросил я. — Подумаешь, ладони ободрал. До свадьбы заживут.

— А как нога?

— Расходилась, — пожал я плечами.

— Расходилась… — эхом повторила она. — Что же, ладно. Иди за мной следом. Ступай шаг в шаг. Тут могут быть мины.

— Чего? Мины? — нахмурился я. — Разыгрываете?

— Я твоими ушами поиграю, если получится с дерева снять, — буркнула она в ответ. — Ступай следом и не отходи ни на шаг!

Мы двинулись дальше по всё ещё тёмному лесу. Мария шла легко и быстро, будто не по колдобинам и хворосту шкандыбала, а по паркету в доме культуры. Я же, стараясь не отставать, топал за ней, пытаясь буквально втиснуть свои следы в её отпечатки. Дышалось тяжело. Воздух был густым, сырым и, как мне почудилось, отдавал сладковатой гарью — то ли от далёкого костра, то ли от дыма из избушки.

Рекс шёл позади, и я слышал его тяжёлое, хриплое дыхание у самого своего сапога. Он словно подгонял меня, и от этого становилось не по себе. В очередной раз оглянувшись на пса, я не заметил склонившуюся над тропой еловую ветвь. Сук больно хлестнул по лицу, осыпав колючей хвоей и холодной влагой с иголок.

— Эх! — вырвалось у меня.

Мария обернулась. В скупом свете начинающегося утра её лицо казалось высеченным из бледного камня. Ни тени беспокойства или участия. Лишь холодное, изучающее любопытство.

— Ну что? — буркнула она.

— Ветка, — пробормотал я, смахивая воду со щеки.

— Ветка не нож, отвёл в сторону и дальше шуруй, — безжалостно парировала она. — Иди. Осталось немного.

Она махнула рукой куда-то вправо, в чащобу, где меж стволов висела непроглядная чернота. Голоса пограничников теперь доносились слева, и мне показалось, что они стали чуть ближе. Лай собак был отрывистым, деловым. Они словно обсуждали раннюю утреннюю свежесть и ни хрена не были ей рады.

Я сделал шаг за Марией, как вдруг Рекс, шедший сзади, рыкнул. Низко, предупреждающе. Я замер, обернулся. Пёс стоял, припав к земле, шерсть на загривке дыбом, взгляд устремлён не на меня, а чуть в сторону, в густую поросль орешника.

— Что с ним? — тревожно спросил я.

Мария скосила глаза в его сторону.

— Чует кого-то. Может, кабан. Не отвлекайся. Сюда. Скоро колючка, там у меня дыра проделана…

Она сделала широкий шаг через гнилую колоду, поросшую мхом. Я, не сводя с настороженного пса глаз, машинально повторил её движение. Моя нога ступила на, казалось бы, плотный ковёр из прошлогодней листвы.

И провалилась.

Раздался негромкий, сухой, металлический щелчок. Холодное, неумолимое железо сжимающейся стальной петлёй с чудовищной силой цапнуло чуть выше щиколотки. Боль, острая и ослепляющая, пронзила ногу до самого колена. Я ахнул и рухнул на бок, задев плечом о землю. В глазах помутнело.

Вцепился зубами в кулак, чтобы не заорать.

Капкан!

Мать его, капкан!

Мария обернулась. Она стояла надо мной, глядя вниз без тени удивления. В её руке была скинутая «Зброевка». Рекс, прижав уши и