Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР - Василий Высоцкий

И она сдалась. Её воля, сжатая в кулак на мгновение, разжалась. Она резко, почти швыряя, бросила «Зброевку» на мох перед собой.

— Руки за голову! Отойти от него! — скомандовал невидимый спаситель.

Мария медленно, с ненавистью глядя на меня, будто я был виноват в этом провале, подняла руки и сделала шаг назад. Её лицо исказила маска бешенства. Её план мести, её идеальное преступление рухнуло на глазах, и она уже не скрывала своей сути.

Глава 24

Из кустов вышел… Константин Никитич собственной персоной. То-то его голос показался таким знакомым.

Вот он-то как раз был одет для прогулки по лесу. Выглядел, как настоящий диверсант — одежда защитного цвета, местами приделаны свежие ветки. В одной руке красовался «Стечкин», в другой была коробочка бежевого цвета.

— Ты как? — бросил он мне, но не сводя взгляда с Марии.

— Хреново. Но пока живой, — ответил я. — Держусь.

— Держись. Я сейчас разберусь с нашей подругой и тобой займусь.

— Хрена ли ты разбираться будешь? Хочешь стрелять — стреляй, падаль! — процедила Мария.

— Ну уж нет. Стрелять я тебя не буду. Тебя народ будет судить, тварь, — также «ласково» ответил Никитич. — На колени!

— Никогда я не встану на колени перед такой мразью… — Мария с вызовом посмотрела на Никитича, а тот просто взвёл курок «Стечкина», выкладывая свой решающий аргумент.

— Или сама встанешь, или я тебя поставлю. Руки за голову! — скомандовал он резко. — Я с тобой валандаться не буду!

— Мразь, — снова процедила Мария, но на колени всё-таки встала.

Никитич отбросил ногой подальше ружьё. Оно упало как раз возле меня. Почему-то возникло желание схватить его, прицелиться и разнести башку коварной бабы на кусочки.

— Семён, или как там тебя, наведи-ка на эту проб… пукалку. Если дёрнется, то стреляй без раздумий. В ногу. Или в руку… Но не убивай, нам её ещё судить надо.

Ага! Может быть я тем самым сделал бы ей услугу! Всё-таки лёгкая смерть это для неё просто счастье!

Пусть посмотрит в глаза родных и близких тех, кого расстреляла в своё время. И ведь не одна она такая, ведь были ещё суки, которые пытались цепляться за свою жизнь и ради этого жертвовали чужими.

Но всё-таки винтовку поднял и взял Марию на прицел.

Константин Никитич тем временем ловко связал руки за головой Марии. Соединил ремнём запястья и шею, чтобы не смогла дальше груди опустить. И только после этого подошёл ко мне.

— Не дёргайся. Чем больше дёргаешься, тем глубже вопьются зубья. Сейчас я тебя освобожу и перевяжу… М-да, паря, не думал, что ты так попадёшься. Ведь хитрый какой, а в волчий капкан угодил, — покачал головой Никитич.

— Как будто ты в этом вообще никакого участия не принимал, — буркнул я в ответ и поморщился от боли, когда Никитич начал разжимать зубья.

Стальной капкан с глухим стуком разжал свою пасть, освобождая мою изуродованную ногу. Боль, острая и ослепительная, на секунду вытеснила всё. Мир поплыл перед глазами, но я удержался, стиснув зубы до хруста. Из рваной раны густо сочилась кровь, смешиваясь с грязью и ржавчиной с зубьев.

Никитич, не глядя на меня, достал из рюкзака порыжевший от времени индивидуальный пакет. Разорвал его зубами. Движения были точными, выверенными, как будто всю жизнь этим занимался.

— Участие? — хрипло проворчал он, промыв рану, и начав накладывать повязку. — Ну да, принял участие. А как бы ещё эту шмару на чистую воду смогли вывести? А тут ты нарисовался, хрен сотрёшь. И ведь как удачно всё началось… Ну не могли мы такой шанс упустить. Тем более, когда он сам идёт к нам в руки.

Он дернул за конец бинта, и я невольно ахнул. Никитич взглянул на меня и усмехнулся. Глаза его были пусты и холодны, как два оружейных ствола. Ни грамма сочувствия. Просто человек, делающий свою работу.

— Вот и вышло по-моему. Записал её признание, теперь есть что суду предъявить. Не ждал только, что ты в капкан попадёшь. Думал, что она тебя по-иному в расход захочет пустить, да выговорится сперва… Должен же ты знать, за что смерть примешь от бабской руки. Повезло ещё, что кость цела. Такая хрень могла бы и перебить напрочь. А так… Недельку отлежишься, а потом уже бегать сможешь пуще прежнего.

— И на рояле играть? — хмыкнул я в ответ. — После этого…

— И на рояле тоже сможешь играть.

— Здорово, а на арфе?

— Вот на арфе вряд ли — с неё карты сваливаются, — ухмыльнулся в ответ Никитич, давая понять, что знает этот старый анекдот.

Я посмотрел в ту сторону, куда мы направлялись сперва с Марией. Там была граница с ФРГ и, судя по словам «проводницы», она была в трёх шагах. Хотя, могла и обмануть, а просто заманила в чащу, покружила по кустам, да и осталась невдалеке от Тахова.

Но если не обманула? Если моя цель рядом?

— Мне бы дальше пойти…

— Пойдёшь. Обязательно пойдёшь. Вот как заживёт рана, так и пойдёшь. Лично отведу и переправлю, — поджал губы Никитич. — Слово офицера. Но сейчас… Нельзя тебе сейчас. Далеко не уйдёшь с такой оглоблей. Сразу погранцы заметут, если не наши, так немецкие. Доказать вряд ли чего докажешь со своим языком. Посадят тебя на пару десятков лет, как шпиона, да и будешь куковать до выяснения. А может и вовсе расстреляют. У нас ведь с этим просто — повесил пару висяков, да и поставил галочку. А ты ещё и в Праге успел наследить — прямо подарок для Стаба и остальных… Но, думай сам. Я тебя упрашивать и умолять не буду. Если упадёшь где от потери крови, то это будет только твой выбор.

Я вздохнул. Всё-таки он прав. Как ни крути, а рана на ноге жгла и хотелось окунуть ногу в снег по колено. Если пойду дальше, то запросто какую-нибудь инфекцию занесу. А кто мне поможет? Да и дойду ли я до помощи?

— Ладно, но только на время выздоровления! — ответил я.

— Само собой!

Он встал, отряхнул колени. Его «Стечкин», будто живой, лег в потрескавшуюся ладонь. Никитич кивнул на Марию.

— А с этой теперь нам придётся прогуляться назад. Поднимайся, тварь.

Я оперся на винтовку, пытаясь распределить вес