Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР - Василий Высоцкий

Глава 25

— Орловские деревни! Вот прямо нет слов — самые что ни на есть орловские деревни! — грохотал Шелепин в своём кабинете. — Перед высоким начальством идёт сплошная показуха! Все нарядные, красивые, домики подчищенные, а стоит только начальству уехать и всё — снова идёт погружение в беспросветную серость! И ведь это народ — победитель! Народ, сломавший хребет фашистской гниде!

— Да что ты так, Саша? — спросил сидящий за столом Семичастный. — Вот сейчас наладим, сейчас всё поставим…

— Да куда ещё больше-то налаживать? Куда ещё больше-то ставить? Сами же пускаем пыль в глаза загранице, а она нам в ответ! И что? В остатке остаётся только эта самая пыль! Дороги разбитые, подъезды к дальним деревням только летом и зимой. А во время дождей всё расплывается и деревни становятся отрезаны от цивилизации… Как так, Володя? Мы же не во времена царской России живём! У нас такие ресурсы, такие возможности, а мы…

— А что мы?

— А мы пытаемся что-то показать на международной арене, а про своих людей забываем. А ведь ради них партия и создавалась. Народом партия создавалась! Народом, который всё больше и больше плюётся, видя, что скинули царский режим и для чего? Только для того, чтобы водрузить на свои плечи совсем другой режим, но, по сути, тоже самое! Тот же хрен, только в профиль!

Шелепин тяжко опустился в кресло, отчего старый кожаный ремень вздохнул жалобно и просительно. Он провёл ладонью по лицу, будто стирая с него налипшую дорожную пыль и ту самую показуху, что видел в «образцово-показательных» деревнях.

Семичастный молча налил в два стакана воду из графина. Протянул один Шелепину. Тот взял, не глядя, задержал тяжёлый стакан в руке, будто взвешивая не только воду, но и гнетущую тяжесть своих слов.

— Саша, народ-победитель… он устал, — тихо произнёс Владимир Ефимович. — Он победил смерть, а теперь вынужден побеждать быт. Это другая война. Без парадов. Без салютов. И длится она уже двадцать лет.

— И мы её проигрываем! — Шелепин резко поставил стакан на стол, отчего вода выплеснулась на лакированную поверхность. — Мы строим ракеты, чтобы показать Кузькину мать любому желающему, а баба в деревне Калининское до сих пор щёлоком бельё вываривает, потому что мыло хрен когда подвезут! Мы запускаем спутники в космос, а мужик на телеге шкандыбает по грязище, в которой не то, что грузовик — танк увязнет. И смотрит товарищ мужик на этот самый спутник, и до звезды ему всё расстояние между спутником и Землёй, раз его телега увязла по самое днище в… В дерьмище, Володя! В дерьмище!

Он встал, подошёл к окну. За стеклом, выходящим во внутренний двор, вечерело. Редкие голуби пролетали по желтеющему небу.

Семичастный молчал.

— Они же нас ждут, Володя. Искренне ждут. Верят, что уж приехавшие из Москвы товарищи точно увидят правду, помогут. А их руководство… Их начальство подсовываем нам бутафорию. Выставляют по дороге крашеные фасады, как декорации в плохом театре. Загоняют в колхозе скот со всего района, чтобы «поголовье» соответствовало при приезде начальства. А назавтра этот скот угонят обратно. И остаётся колхоз снова со своей тощей козой, двумя кривыми коровами и надеждой, которую начальство своими же руками и вышибает. Знаешь, какой памятник стоит в поле у села Уварово на Тамбовщине?

— Какой?

— Трактор в поле! Увязший по самое не балуй трактор! А почему он там поставлен? Для красоты? Нет, Володя, не для красоты! От дурости! От дурости и желания выделиться! Сверху спустили директиву начать посев, а до открытия сева ещё полмесяца ждать нужно! Но разве товарищей на местах это волнует? Сказали начать — значит, надо начинать! Председатель колхоза не выдержал и выгнал технику на поле. Сделал это специально, чтобы зерно во влажной земле не сгнило. А сверху нужно было только отчитаться о проделанной работе! Получить благодарность! И вот теперь стоит этот памятник, как напоминание о бюрократическом долбо…

— Я понял, Саша, — кивнул Владимир Ефимович. — Партия должна принять меры! Надо вышибать таких руководителей.

— Партия… — начал Семичастный, подбирая слова. — Она как тот панельный дом, что строят на Ленинском. Снаружи уже красота, почти что хоромы. А внутри — коммуналка, щели по полу, и никто не знает, когда подвезут нормальные плиты. Но строим. Ошибаемся. Но строим.

— Боюсь, что народ устал жить на стройке, — устало произнёс Шелепин. — Он хочет уже просто жить. В тепле. И с туалетом внутри дома, а не на улице гадить, в тридцатиградусный мороз. Разве это роскошь? Разве за это не стоило бороться?

В кабинете снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов на стене и тяжёлым, похожим на стон, дыханием Александра Николаевича. Снаружи, за дверью, кипела жизнь аппарата — звенели телефоны, стучали пишущие машинки, бегали курьеры. Здесь же, в центре этой бури, было тихо и пусто, как в самой что ни на есть орловской деревне после отъезда высокого начальства.

— А может быть народу хочется роскоши? — поджал губы Семичастный.

— Роскоши хочется… — Шелепин вздохнул. Быстрыми шагами подошёл к столу и вытащил из стола коробку магнитофона с бабинами. — Вот, послушай, что тут один «деятель» из начальственных кругов наговорил… К нему знакомый приехал, да не простой, а заряженный диктофоном. И вот результат…

Шелепин щёлкнул клавишей, бобины закрутились и на фоне играющей в отдалении музыки послышался диалог двух мужчин.

— Хорош бокал! Ему бы только на выставке стоять!

— Угадал! Он и есть с чешской выставки! Хо-хо… Я там кое-чем заправлял, так вот кое-что и списал под видом боя! Ну, ты ешь-ешь, наедай шею.

— Ну-у-у…

— Вот тебе и «ну». Ну что, по второй?

— Да я как-то…

— Ну да, пусть уляжется сперва. Не будем спешить. Нам ещё есть что выпить и есть чем закусить. Ты ешь-ешь, наедай шею!

— Ага, благодарю. Ох, хорош у тебя телевизор. Чётко как показывает.

— Тоже бой. Это когда я в универмаге заправлял, за всё время таких пять штук было. Один у меня остался, второй Геннадий Иванович из домоуправления взял, а ещё…

— М-да-а-а…

— Не стесняйся, ешь-ешь, наедай шею. Я нынче базой «Продторга» заведую, так что давай, лупи за обе щёки. Щепотку тут, щепотку там. Государство ведь у нас большое — не