Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР - Василий Высоцкий

— Это хорошо. Как закончим с органами, так займёмся головой. Голову тоже не мешает почистить, — проговорил Шелепин многозначительно.

Глава 26

Никитич подкрался к кусту орешника, присел возле него и слегка отодвинул листву в сторону…

— Да какого чёрта ты делаешь, старый хрыч? — из последних сил прохрипела Мария как можно громче.

Мне искренне захотелось залепить ей прикладом по рылу. Вот ведь сдала так сдала!

— Выходите! — раздался громкий голос с другой стороны куста. — Руки за голову! И без шуток! Иначе вашему другу кранты!

Никитич чертыхнулся, отпустил влажную листву и поднялся. Оглянулся на меня:

— У них Николаич…

— Вот же гадство, — сплюнул я в ответ. — Что же делать?

— Снимать штаны и бегать! — хрипло расхохоталась Мария. — Я же сказала, что не всё потеряно… Власть меняется, поганцы!

Кусты зашевелились. Из них высунулся ствол автомата. Следом показалась рожа того, третьего, который выжил в квартире «Свободы». Вроде бы Мария назвала его Вацлавом. Хотя, я могу и ошибаться.

Автомат смотрел на Никитича. Тот с чертыханьем отбросил «Стечкина».

— Руки на голову, я сказал! Или вам чего-то непонятно? — процедил он.

— Да всё понятно, — пробурчал Никитич, кладя ладони на макушку. — Понятно…

— Что же ты, такой понятливый, домой-то не вернулся? — процедил выживший. — Жил бы себе, сопел в две дырочки, так нет — опять на подвиги потянуло? «Смерш» покоя не даёт? А ты, молодой… Руки вверх! Отбрось винтарь!

Я вздохнул и отбросил. Не хотелось получать очередь в младую грудь. Мне-то может и ничего, а вот Никитича зацепит… Пришлось отпустить свой импровизированный костыль. Винтовка шлёпнулась в мох, напоследок зыркнув на меня забитым грязью стволом.

Мария повернулась к Константину Никитичу:

— Так ты смершевец, паскуда! Всё скрывались, твари, всё вынюхивали…

— Вынюхали-таки, — буркнул тот в ответ. — Вон, ты открыла своё мерзкое рыло!

— Я сейчас твоё рыло на ремни пущу. Вацлав, развяжи меня! — прохрипела Мария.

— Молчи, стерва, — Никитич сказал это тихо, почти ласково, но в голосе у него зазвенела сталь. — Молчи, пока жива. Твои господа ошиблись. Один ошибся — в сорок пятом, в Берлине. Другой — сейчас. Но если один уже заплатил и пустил себе пулю в лоб, то второй сейчас заплатит…

Вацлав сделал шаг вперед, прижимая автомат к плечу. Лицо у него было серое, усталое, но глаза горели тем самым фанатичным огнём, который не тухнет ни от пуль, ни от времени.

— Заткни поддувало, старик! Руки выше! И ты, щенок, не дёргайся! — его автомат дрогнул, перемещаясь между мной и Никитичем.

Так как у меня была перевязана нога и на бинтах выступила кровь, то Вацлав посчитал меня менее опасным. Он подошёл, откинул носком сапога винтовку. Потом вытащил из-за голенища нож и ловко освободил Марию.

Та сразу же подскочила к Никитичу и с размаху двинула ему в челюсть. Раздался звучный шлепок. Голова Константина мотнулась в сторону, но он не отступил. Так и продолжил стоять на месте. Только презрительно усмехнулся в ответ.

Мария ещё раз ударила и на этот раз постаралась попасть по кривящимся губам. Постаралась попасть так, чтобы кожа лопнула. Чтобы показалась кровь.

— И это всё, на что ты способна? Стареешь, карательница, — усмехнулся он.

— Да! Карательница! И я убивала! Но что мне оставалось делать, тварь? Мой муж перешёл на сторону немцев. Родные отвернулись! Вся деревня плевала мне в спину. А у меня маленький Милош на руках… И ведь никто куска хлеба не подавал! А потом, когда пришли немцы… Мне было не жаль своих деревенских. Я смеялась, когда их расстреливала. Смеялась даже тогда, когда видела ужас в глазах отца!

— Ну ты и сучка! — раздался хриплый голос, а потом в нашем спектакле добавилось действующих лиц.

Угрюмая некрасивая женщина в платке и мешковатой одежде толкала перед собой стволом обреза Степана Николаевича. Лицо последнего хвасталось синевато-красными оттенками от побоев. Рваная одежда болталась лохмотьями на сухом теле.

— А ты меня не сучи! — взвизгнула Мария. — Не таких упырей в могилу укладывала. И не тебе меня судить!

— Не мне, твоя правда, — прохрипел он. — Тебя судить народ должен. Чтобы посмотрели в глаза мрази, чтобы увидели, какое говно рядом с ними землю топчет.

— Сам ты говно! — она схватила винтовку и прицелилась в тощую грудь Николаевича.

Тот только скривился в ответ. Даже не дрогнул. Тогда Мария перевела ствол ниже. Раздался выстрел такой силы, что уши заложило. А Степан Николаевич рухнул на землю и застонал, зажимая рану на бедре. Между пальцами начала сочиться кровь.

Я дёрнулся было к нему, но тут же получил стволом автомата под дых.

— Стой на месте! — рявкнул Вацлав. — Стой, если не хочешь получить свинцовый подарок! Раньше времени…

— Что, всё в героев играетесь, старики-разбойники? — сплюнула Мария. — Думаете, что всё ещё война идёт? А нет уже той войны! Нет! Кончилась она!

— Война кончается лишь со смертью последнего солдата, — процедил я, за что получил ещё один удар.

Степан Николаевич перекатился на спину, зажимая рану руками. Попытался сесть, но со стоном откинулся назад.

— Ему же помощь нужна! — буркнул я.

— А ты вообще заткнись, щенок! — рявкнула Мария и закашлялась.

Пока кашляла, показала на меня пальцем женщине и выдала:

— Дочка… кха-кха… это он Милоша… он! Он твоего мужа…

Угрюмая женщина посмотрела на меня. Подняла обрез и прицелилась. Два пустых зрачка обреза ничем не отличались от зрачков угрюмой. Может быть только тем, что из глаз не вылетают пули?

— Подожди! Мы должны выяснить — что он знает! — остановил её Вацлав. — Откуда он взялся и вообще…

— Ты прав, — кивнула женщина, отводя обрез. — Сначала выясним. Потом уж решим, кому жить, а кому помирать. Всё равно отсюда только половина уйдёт. Если узнаешь правду раньше смерти — значит повезло тебе!

Она уселась на ствол упавшей берёзы, вытянув грязные ноги вперёд. Взгляд был пустой, отсутствующий. Она казалась уставшей настолько, будто жизнь давно покинула её тело, оставив лишь оболочку, наполненную ненавистью и горечью.

Я сглотнул комок в горле. Было ясно