Последний исповедник - Эдуард Сероусов

С этим новым пониманием он вернулся в Ковчег, готовый к следующему шагу в своем путешествии – шагу, который вел не назад, к утраченной определенности, а вперед, к новым формам служения в мире, балансирующем между контролем и свободой, между рациональностью и верой.

Глава 18: Суд

Зал суда Нового Вавилона был воплощением функциональной эстетики – геометрически правильное пространство из стекла, металла и композитных материалов, без лишних деталей, но с передовыми технологическими системами, встроенными в каждый элемент. Ничто не напоминало о традиционных судебных залах прошлого – ни деревянных панелей, ни тяжелых занавесей, ни символики, апеллирующей к высшей справедливости. Здесь справедливость была полностью рациональной, измеряемой, просчитываемой.

Томас сидел в секции для наблюдателей, стараясь не привлекать внимания. Официально он присутствовал как консультант по религиозным мотивам преступлений – его академическое прошлое профессора теологии делало это присутствие правдоподобным. На самом деле он был здесь, чтобы увидеть, каким будет официальное "правосудие" для Виктора Мерсье – человека, которого он остановил, но к которому испытывал странную смесь отвращения и сочувствия.

Рядом с ним сидел инспектор Ковач, мрачный и напряженный. Для него этот процесс был кульминацией расследования, но также и источником глубокого дискомфорта – многое из реальной истории было скрыто или искажено в официальной версии, и сейчас ему предстояло поддерживать эту версию своими показаниями.

– Они превратят это в спектакль, – тихо сказал Ковач, наклонившись к Томасу. – Доказательство опасности религиозного мышления и эффективности системы безопасности.

– А правда о том, кто и как остановил Мерсье? – так же тихо спросил Томас.

– Слишком неудобна, – пожал плечами Ковач. – Подпольный священник, хакер с буддийскими убеждениями и полицейский, нарушивший протокол, вместе останавливают высокопоставленного сотрудника Департамента? Это подорвало бы веру в систему.

Томас понимающе кивнул. Официальная версия приписывала предотвращение теракта бдительности служб безопасности и своевременному раскрытию заговора инспектором Ковачем. О роли Томаса, Майи и Ковчега не упоминалось ни слова.

Зал постепенно заполнялся. Прибывали высокопоставленные чиновники, представители медиа (тщательно отобранные), сотрудники службы безопасности. Процесс явно рассматривался как важное публичное событие – демонстрация того, как система справляется с внутренними угрозами.

– Присутствуют и другие "Хранители рациональности", – заметил Томас, узнавая некоторые лица из списка сообщников Мерсье, обнаруженного в его файлах.

– Да, – кивнул Ковач. – Но доказательств против них недостаточно. Или, вернее, те, у кого есть такие доказательства, не могут их представить без саморазоблачения.

Это была еще одна горькая ирония ситуации – сообщники Мерсье, те, кто знал о части его плана (хотя, возможно, и не о его полном масштабе), остались безнаказанными, защищенные своим положением и отсутствием официальных доказательств.

Точно в назначенное время двери в задней части зала открылись, и в сопровождении усиленной охраны появился Виктор Мерсье. Он выглядел бледным, но собранным, его осанка оставалась безупречной, а взгляд – ясным. На нем была стандартная серая униформа заключенного, но он каким-то образом умудрялся выглядеть в ней с достоинством, почти элегантно.

Его провели к специальной кабине для подсудимых – прозрачной, с встроенными системами нейромониторинга и подавления, гарантирующими, что он не сможет предпринять никаких опасных действий.

Суд начался с формального объявления обвинений: множественные убийства, подготовка теракта, саботаж, превышение должностных полномочий, и, что вызвало особую реакцию присутствующих – "когнитивное отклонение религиозного характера".

Процедура шла своим чередом – выступления обвинения, представление доказательств, показания свидетелей. Ковач дал свои показания строго по официальной версии, ни разу не упомянув ни Томаса, ни Майю, ни подземное поселение.

Когда пришла очередь Мерсье говорить, в зале установилась напряженная тишина. Все ожидали либо отрицания вины, либо безумных речей религиозного фанатика.

Мерсье медленно встал, окинул взглядом зал и начал говорить спокойным, почти отстраненным голосом:

– Я не отрицаю действий, в которых меня обвиняют. Я действительно устранил людей, использовавших систему для преследования верующих. Я действительно планировал акцию во время Празднества Разума. – Он сделал паузу. – Но я отрицаю, что мои действия были преступными в истинном смысле этого слова.

По залу пробежал ропот – такой поворот не был предусмотрен сценарием.

– Общество, отрицающее духовное измерение человеческого существования, – продолжил Мерсье, – не может быть по-настоящему справедливым или стабильным. Оно построено на фундаментальной лжи о природе человека. Я пытался исправить этот дисбаланс, да, радикальными методами. Но разве создание системы, контролирующей мысли и верования людей, не было не менее радикальным?

– Подсудимый, – вмешался председательствующий, – это не место для философских дискуссий. Отвечайте по существу предъявленных обвинений.

– Я отвечаю по самому их существу, – возразил Мерсье. – Вы обвиняете меня в "когнитивном отклонении религиозного характера". Но что, если это не отклонение? Что, если стремление к трансцендентному, к духовному опыту – это фундаментальная часть человеческой природы? Тогда отклонением является не моя вера, а ваша попытка искоренить ее.

Председательствующий выглядел раздраженным: – Эти аргументы бессмысленны. Наука давно доказала, что религиозное мышление – это всего лишь нейрохимическая аномалия, которую можно и нужно корректировать ради когнитивного здоровья индивида и общества.

– А если я скажу вам, – тихо, но отчетливо произнес Мерсье, – что ваша "наука" намеренно игнорирует все данные, которые не соответствуют этой теории? Что многочисленные исследования о позитивных аспектах духовных практик были засекречены или уничтожены? Что сами архитекторы системы "когнитивной безопасности" втайне продолжают свои духовные поиски, даже если официально отреклись от них?

В зале наступила мертвая тишина. Несколько высокопоставленных чиновников заметно напряглись.

– Я вынужден прервать это выступление, – резко сказал председательствующий. – Подсудимый явно находится в состоянии когнитивного искажения и не способен к рациональному участию в процессе. – Он обратился к медицинским экспертам: – Прошу зафиксировать это в протоколе как дополнительное доказательство необходимости глубокой когнитивной коррекции.

Мерсье улыбнулся – спокойной, почти умиротворенной улыбкой: – Конечно. Когда нечего возразить по существу, всегда можно объявить оппонента безумным. Классический прием тоталитарных систем всех времен.

– Вывести подсудимого! – приказал председательствующий. – Суд удаляется для вынесения решения.

Мерсье увели, а судьи покинули зал. Но всем присутствующим было ясно, что решение было предопределено задолго до начала процесса.

Томас сидел, глубоко потрясенный увиденным. Он ожидал увидеть сломленного человека или неистового фанатика. Вместо этого Мерсье демонстрировал удивительное спокойствие и ясность мысли. Его аргументы, хоть и радикальные, содержали зерно истины, которое нельзя было просто отбросить.

– Он знал, что это произойдет, – тихо сказал Ковач. – Знал, что ему не дадут высказаться полностью.

– Но все равно попытался, – задумчиво ответил Томас. – Почему?

– Может быть, ради тех, кто слушал, – пожал плечами Ковач. – Может