Последний исповедник - Эдуард Сероусов

Томас почувствовал, как его сознание словно расширяется, выходя за привычные рамки. Образы, звуки, ощущения становились все более интенсивными. Он видел, что то же самое происходит с остальными – Майя, Ковач, даже офицеры безопасности замерли, их лица отражали смесь шока и странного восторга.

Мерсье стоял в центре этого хаоса, его руки были подняты, как у проповедника, глаза закрыты, лицо искажено экстазом: – Видите? Чувствуете? Это начало нового откровения. Бог говорит с нами через технологию, которую мы сами создали!

Томас боролся с воздействием излучателя, пытаясь сохранить ясность мышления. Что-то в словах Мерсье задело его – "Бог говорит с нами через технологию"… Эта идея была не просто безумием. В ней была извращенная, но узнаваемая логика.

И вдруг он понял. Мерсье не был просто фанатиком, не был просто безумцем. Он был человеком, отчаянно ищущим Бога в мире, отрицающем саму возможность божественного. Человеком, чья вера была искажена травмой и годами подавления, но в своей основе оставалась подлинной.

– Доктор Мерсье, – Томас сделал шаг вперед, преодолевая головокружение. – Виктор. Я понимаю вас лучше, чем вы думаете.

Мерсье открыл глаза, его взгляд сфокусировался на Томасе: – Неужели, отец Томас? Вы, со своими компромиссами и полумерами, понимаете стремление к абсолюту?

– Да, – твердо сказал Томас. – Потому что я тоже его испытывал. После смерти Евы и Сары я тоже хотел абсолютной справедливости, абсолютного возмездия тем, кто отнял их у меня. Я тоже искал знаков, откровения, подтверждения, что моя вера не напрасна.

Что-то в выражении лица Мерсье изменилось – появилась тень сомнения, проблеск узнавания.

– Но истинная вера, Виктор, – продолжил Томас, делая еще шаг, – не в громе и молнии, не в апокалипсисе и возмездии. Она в тихом голосе, говорящем в сердце каждого человека. В милосердии, а не в наказании. В жизни, а не в смерти.

– Слишком поздно для проповедей, отец Томас, – покачал головой Мерсье, но в его голосе уже не было прежней уверенности. – Процесс запущен. Через двадцать пять минут устройство достигнет критического уровня энергии и детонирует. Ничто не может остановить это.

– Вы можете, – сказал Томас, указывая на контроллер в его руках. – Этот квантовый ключ не только активирует излучатель, но и может его деактивировать. Я прав?

Мерсье молчал, и это молчание было красноречивее любого признания.

– Виктор, – Томас говорил мягко, но настойчиво. – Вы потеряли семью из-за религиозного насилия. Я тоже. Мы оба знаем, что такое боль утраты. Но месть не вернет наших близких. И создание новых жертв не исцелит старые раны.

Он сделал последний шаг, оказавшись совсем близко к Мерсье: – Если вы действительно верите, что общаетесь с Богом через это устройство, спросите себя: что бы истинный Бог любви и милосердия хотел от вас? Убийства тысяч невинных? Или акта милосердия и прощения?

Мерсье смотрел на Томаса долгим, пронизывающим взглядом. В его глазах отражалась внутренняя борьба – фанатичная уверенность против проблеска сомнения, жажда возмездия против отголосков человечности.

– Вы думаете, что знаете волю Божью лучше, чем я? – тихо спросил он.

– Нет, – честно ответил Томас. – Я не знаю Его воли. Я только знаю, что во всех священных текстах, во всех духовных традициях милосердие превозносится выше жертвоприношения, прощение – выше возмездия, жизнь – выше смерти.

Мерсье опустил взгляд на контроллер в своей руке. Секунды тянулись как вечность.

Наконец, с долгим вздохом, похожим на признание поражения, он нажал серию кнопок на устройстве. Индикатор, мигавший зеленым, сменился на оранжевый, затем на красный, и наконец погас.

– Деактивировано, – тихо сказал Мерсье. – Главное устройство и все связанные с ним малые излучатели отключены. Процесс прерван.

Томас почувствовал, как волна облегчения накрывает его. Эффект нейроизлучения уже начинал ослабевать – цвета становились менее яркими, звуки – более обычными, сознание – более ясным.

Ковач, который все это время держал Мерсье на прицеле, медленно опустил оружие: – Доктор Мерсье, вы под арестом. Вам предъявляются обвинения в убийстве, покушении на массовое убийство, терроризме и других преступлениях. У вас есть право…

– Я знаю свои права, инспектор, – устало ответил Мерсье. – И я знаю, что ждет меня – "глубокая когнитивная коррекция". Полное стирание личности. – Он посмотрел на Томаса. – Возможно, вы правы, отец Томас. Возможно, истинная вера не в громе и молнии. Но есть ли ей вообще место в этом мире рациональности и контроля?

– Есть, – уверенно ответил Томас. – В сердцах и умах людей. В их выборе милосердия вместо жестокости, надежды вместо отчаяния, жизни вместо смерти. Даже в самые темные времена этот выбор остается за нами.

Мерсье долго смотрел на него, затем медленно кивнул: – Любопытная теория, отец Томас. Жаль, что я не узнаю, подтвердится ли она.

С этими словами он поднял руки, позволяя офицерам безопасности надеть на него нейроограничители – специальные браслеты, блокирующие моторные импульсы и предотвращающие попытки сопротивления или побега.

Когда Мерсье уводили, он повернулся в последний раз: – Знаете, отец Томас, в одном я был прав. Апокалипсис неизбежен – не как событие, а как откровение. Как обнажение истинной природы вещей. И сегодня, возможно, мы все получили маленькое откровение о себе.

С этими словами "Судья" покинул сцену, оставив Томаса, Майю и Ковача в странном, почти сюрреалистическом спокойствии посреди продолжающегося Празднества Разума, участники которого даже не подозревали, какой опасности они только что избежали.

– Это закончилось? – тихо спросила Майя.

Томас долго смотрел на удаляющуюся фигуру Мерсье: – Эта битва – да. Но война между верой и контролем, между духовной свободой и рациональным тоталитаризмом продолжается. И неизвестно, кто в конечном итоге победит.

– Для кого-то, кто только что спас тысячи жизней, вы не выглядите особенно радостным, профессор, – заметил Ковач, подходя к ним.

– Потому что я думаю о том, что будет дальше, – ответил Томас. – О том, что Мерсье ждет не просто заключение, а полное уничтожение его личности. О том, что его преступления, хоть и ужасные, вырастают из системы, которая пытается контролировать не только действия людей, но и их мысли, их веру, их духовную жизнь.

– Вы почти оправдываете его, – нахмурился Ковач.

– Нет, – покачал головой Томас. – Его действия непростительны. Но понять причины не значит оправдать последствия. И если мы не поймем этих причин, история будет повторяться снова и снова.

Он посмотрел на продолжающееся Празднество, на людей, слушающих речь Министра о триумфе рационального мышления, не подозревающих, что только что их спасла группа "когнитивных отклонистов" – подпольный священник, хакер с буддийскими убеждениями и полицейский, решивший поставить справедливость