Последний исповедник - Эдуард Сероусов

делами. Удивительно, как в этих катакомбах, вдали от солнечного света и под постоянной угрозой обнаружения, им удавалось создать настоящее сообщество – теплое, поддерживающее, полное жизни.

– Не спится, профессор? – раздался голос за спиной.

Томас обернулся и увидел доктора Сару Ноль, выглядевшую такой же уставшей, как и он сам, но с новым светом в глазах – светом надежды.

– Слишком много мыслей, – ответил он с легкой улыбкой. – Как ваш сын?

– Лучше, чем я могла надеяться, – в ее голосе звучало изумление. – Медики здесь используют методики, о которых я даже не слышала. Сочетание древних практик медитации с направленной нейростимуляцией, натуральные экстракты, усиливающие нейрорегенерацию… Уже есть первые признаки стабилизации его состояния.

– Я рад, – искренне сказал Томас. – Вы рисковали всем, чтобы помочь нам. Вы заслуживаете этого шанса.

– Я до сих пор не могу поверить, что все это существует, – Сара обвела рукой пространство вокруг. – Целое общество под землей. Люди, которые отказались подчиняться системе, но при этом создали нечто… функциональное. Человечное.

– Альтернативный путь, – кивнул Томас. – Доказательство того, что разнообразие мыслей и верований не обязательно ведет к хаосу и конфликту, как утверждает система.

– Это заставляет меня задуматься, – медленно произнесла Сара, – сколько еще лжи я принимала за истину. Сколько возможностей было отвергнуто во имя "рациональности" и "когнитивной безопасности".

– Сомнение – первый шаг к мудрости, – заметил Томас. – По крайней мере, так учили древние философы.

– И что мне делать с этими сомнениями? – спросила Сара. – Я не могу просто отказаться от своей жизни наверху, от своей работы. Но и продолжать как прежде…

– Вы можете стать мостом, – предложил Томас. – Человеком внутри системы, который помнит о существовании альтернативы. Который помогает тем, кто в этом нуждается, незаметно, без громких заявлений.

– Двойная жизнь, – задумчиво сказала Сара. – Как у вас.

– В каком-то смысле, – согласился Томас. – Хотя я бы предпочел видеть это не как двойную жизнь, а как более полную жизнь. Как признание того, что реальность сложнее, чем любая система пытается нас убедить.

Они помолчали, наблюдая за жизнью подземного поселения.

– Что будет с Мерсье? – наконец спросила Сара.

– Официально? "Глубокая когнитивная коррекция", – мрачно ответил Томас. – Полное стирание личности. Он перестанет существовать как Виктор Мерсье, останется только тело с новой, лояльной системе личностью.

– Это жестоко, – тихо сказала Сара. – Даже для человека, который планировал убить тысячи.

– Система не знает милосердия, – покачал головой Томас. – Только эффективность. Мерсье – сломанная деталь, которую нельзя починить, значит, ее нужно заменить.

– В этом есть страшная ирония, – заметила Сара. – Система, созданная для защиты рациональности, действует с таким же бездушным фанатизмом, как и религиозные экстремисты, против которых она борется.

– Любая идеология, доведенная до абсолюта, становится религией, – согласился Томас. – Даже если она называет себя рациональной и научной. Просто вместо богов и священных текстов у нее алгоритмы и протоколы.

Сара внимательно посмотрела на него: – Что вы собираетесь делать теперь, профессор? Вернетесь к своей подпольной деятельности?

– Да, но, возможно, в измененной форме, – ответил Томас после паузы. – События последних дней… они заставили меня переосмыслить многое. Пересмотреть некоторые принципы, которые я считал незыблемыми.

– Например, тайну исповеди?

– Да. – Томас вздохнул. – Я всегда верил, что она абсолютна, что нет оправдания ее нарушению. Но когда на кону стояли жизни… я сделал другой выбор. И теперь должен жить с последствиями этого выбора.

– Вы спасли тысячи людей, – мягко сказала Сара. – Разве это не оправдывает компромисс с принципами?

– Для одних – да. Для других – нет. – Томас задумчиво смотрел вдаль. – Отец Бенедикт, мой наставник, считает, что некоторые принципы не подлежат компромиссу, какими бы ни были обстоятельства. И часть меня все еще согласна с ним.

– А другая часть?

– Другая часть вспоминает слова моей жены Евы о том, что буква убивает, а дух животворит. Что истинная суть веры не в правилах, а в любви и милосердии.

Сара задумчиво кивнула: – Нелегкий выбор. Между верностью традиции и верностью собственной совести.

– Именно, – Томас слабо улыбнулся. – И самое сложное, что его приходится делать снова и снова, в каждой новой ситуации.

– Может быть, в этом и есть истинная вера? – предположила Сара. – Не в слепом следовании правилам, а в постоянном, осознанном выборе в соответствии с глубинными ценностями?

Томас удивленно посмотрел на нее: – Для человека, работающего в Департаменте когнитивного здоровья, у вас удивительно глубокое понимание природы веры, доктор Ноль.

– Может быть, потому, что я всегда сомневалась, – призналась Сара. – Всегда задавалась вопросами, даже когда внешне соответствовала ожиданиям системы. – Она помолчала. – И потому, что я тоже когда-то верила. До Новой Теократической Войны. До "когнитивной реабилитации".

Это признание было неожиданным. Томас понимал, что Сара только что доверила ему потенциально опасную информацию.

– Ваша тайна в безопасности со мной, – тихо сказал он. – Своего рода исповедь, хотя и не формальная.

– Спасибо, – Сара благодарно улыбнулась. – Мне пора вернуться к Михаилу. – Она встала. – Доброй ночи, профессор. И… спасибо. За все.

– Доброй ночи, доктор Ноль, – кивнул Томас. – Увидимся завтра.

После ухода Сары Томас еще долго сидел в общей зоне, наблюдая за жизнью Ковчега и размышляя о выборе, который ему предстояло сделать – не только о конкретном решении, касающемся тайны исповеди, но о более фундаментальном вопросе: что значит быть верующим в мире, отвергающем саму возможность веры? Что значит служить идее милосердия и прощения в обществе, построенном на контроле и эффективности?

И главное – готов ли он принять последствия своего выбора, какими бы они ни были?

С этими мыслями он наконец вернулся в отведенное ему помещение и погрузился в беспокойный сон.

Утро принесло решимость. Томас проснулся с ясным пониманием того, что должен сделать.

– Я собираюсь навестить Отца Бенедикта, – сообщил он Майе за завтраком. – Сегодня.

– Уверен, что это безопасно? – обеспокоенно спросила она. – После всего, что произошло…

– Инспектор Ковач дал понять, что не будет преследовать нас, по крайней мере, некоторое время, – ответил Томас. – А система еще не знает о нашей роли в предотвращении теракта. Официальная версия приписывает все заслуги полиции.

– И ты готов к разговору с Бенедиктом? К тому, что он может не одобрить твои действия?

Томас глубоко вздохнул: – Готов ли я? Нет. Но это необходимо. Я должен объяснить ему свой выбор. И… принять последствия, какими бы они ни были.

Майя внимательно посмотрела на него: – Ты изменился, Томас. Еще неделю назад ты не допускал и мысли о нарушении тайны исповеди. А теперь… ты почти спокоен, говоря об этом.

– Не спокоен, – покачал головой Томас. – Но… примирен. Я сделал выбор, который считал правильным в тех обстоятельствах. И должен нести ответственность за этот выбор.

– Я пойду