Магритт - Павел Александрович Шушканов

первому корпусу казалась слишком длинной. Я почти бежал и изредка врезался в колючие кусты. В тусклом свете фонарей, сочащемся через ветви деревьев, тропа сквозь парк казалась обманчивым смешением темных и размытых молочных пятен на месте просохших участков асфальта. Желтые окна палат совсем не помогали, только слепили. Я едва не налетел на старую лавку, почти невидимую под опустившей до земли голые ветви ивой.

– Кирилл, постойте. – Доктор Хольц спешил за мной, но не успевал. Его белый халат мелькал среди темных деревьев. – Подождите же! Мне нужно вам кое-что сказать.

Я остановился и обернулся к нему, и Хольц едва не врезался в меня. Он поправил очки, в которых отражался свет фонарей.

– Ладно, что вы задумали, доктор? Хотели оставить меня там?

– Безопасность, Кирилл. Я говорил, что двери…

– Верно. Еще вы говорили, что их можно открыть снаружи. И что вообще там, черт вас подери, происходит?!

Хольц казался невозмутимым, хотя в его голосе чувствовалось легкое волнение:

– Кирилл, это сложно объяснить. То, что вы видели.

– Я видел не укладывающийся в голове бред. – Я постучал себя ладонями по вискам. Нужно было успокоиться, но я не мог перестать кричать. – Это какой-то наркотик, да? Вы так получаете своих пациентов для опытов? Вы хотели оставить меня в гребаной палате?

Хольц поднял руки ладонями вверх, словно сдавался, готовый принять мою правоту. И пусть я был недоволен, звучали его доводы убедительно:

– Думаю, комиссар нашел бы вас уже через пару часов. И попутно пристрелил бы меня – я ему явно не нравлюсь. Кроме того, зачем вы мне? Вы психически здоровы, только немного неуравновешенны. И будь у вас пистолет, я бы говорил все это, чтобы успокоить вас. Но вы же не забьете безоружного доктора голыми руками?

Я сжал кулаки.

– Убирайтесь к черту! – бросил я, заспешив вперед.

Хольц увязался за мной:

– Хочу напомнить, Кирилл, что это вы у меня в клинике, а не я у вас. Но я буду достаточно вежлив, чтобы не выгонять вас хотя бы до утра. Тем более что с моим пациентом вы, как я понимаю, уже пообщались.

– Отлично! Вы еще и подслушивали.

Хольц остановился и кричал мне уже в спину:

– Это моя клиника, хочу напомнить вам! Моя!

Я шел, не разбирая дороги и обдирая руки о кустарник, на который налетал в темноте, пока не вышел к озеру. Луна уже спряталась, и в воде отражались бледные призраки облаков, подсвеченных по краям ее светом. От воды тянуло холодом, а вокруг висела непривычная тишина. Ни плеска рыбы, ни шороха мелких волн по кромке берега. Присев на край гранитной глыбы, перегораживающей проезд к озеру, я закурил. Дым заструился в сыром воздухе, повис над водой. Огонек сигареты выдавал меня в темноте, но мне было все равно. Если доктор не полный засранец, до утра он нас действительно не выставит.

На посту охраны все так же стояли поперек дороги машины – из приоткрытой двери на мокрый асфальт сочился свет, а в темноте мелькали красные огоньки. Голосов слышно не было. В окнах больничного корпуса появлялись и исчезали силуэты. Они скользили по коридорам, на миг замирали в палатах, и там гас или зажигался свет. Действительно, словно духи-могваи. В окна второго корпуса я смотреть не хотел. В одном из них все еще, я это понимал, виднелся бледный контур человека, вглядывающегося в ночь слепыми глазами. Я поежился. По спине пробежал неприятный холодок, уже подзабытый с тех времен, когда я первые дни служил в рядах городовых. Все это уже очень далеко и во времени, и в мыслях. Даже укутанный смогом неоновый Яндаш где-то там, за лесами, гремит вагонами монорельса и слепит экранами больших улиц.

Я взглянул на небо, по которому лениво плыли редкие облака. Яркие вереницы спутников ныряли за них и появлялись снова, укатываясь горошинами за горизонт. Стаи дронов не были различимы среди звезд – они роились в темноте. Над грядой далекого леса завис призрачной громадой пограничный аэростат.

Достав из кармана телефон, я долго всматривался в экран, не решаясь написать в готовый к беседе чат. Затем снова закурил. Отправил «десять» и цветок из мелких символов – словно подарок в прошлое. Но она не ответила. Мой бот-чат, призванный вечно ковырять мою искромсанную память, не ответил мне.

Поднявшись с холодного камня, я отправился вдоль кромки воды к дороге, поблескивающей в свете вынырнувшей из-за облаков луны. Шел по самому краю, рискуя промочить ноги, и прислушивался к тишине. Изредка она прерывалась хрустом ветвей в лесу и долетавшими до меня от поста охраны звуками негромкой музыки. Я едва не налетел на низкую ограду, за которой возвышалось и темнело на фоне неба небольшое здание с конической крышей. Крест казался огромным и затмевал одну из звезд Лебедя – другого яркого креста, сиявшего среди облаков. Дверь была приоткрыта. В просвете мелькал луч яркого фонарика. Я поднялся на крыльцо, отправил окурок в сторону дороги и скинул с головы капюшон. Дверь тихо скрипнула, впустив меня внутрь.

На скамье лежал фонарь, и его свет бил в потолок, откуда разливался оранжевым теплом. Совсем маленькое помещение – всего четыре лавки. На белой стене огромный тонкий крест, казавшийся черным в свете фонаря. Алина стояла, опираясь руками на лавку, и смотрела под потолок, где свет вырывал из темноты шершавые балки и темные сучки необработанного дерева. Она не обернулась, хотя, безусловно, слышала меня.

– Привет, – тихо сказал я, стараясь ее не испугать.

– Не волнуйся, я вижу тебя – мои очки лежат у двери, – отозвалась она и обернулась. Ее слепые глаза в полумраке казались огромными и бесконечно красивыми. – Ты пришел составить мне компанию?

– Вроде того.

Алина пожала плечами, отвернулась и сложила руки на груди. Ее хрупкая фигурка была так близко, что я ощущал ее тепло, и все же казалась непостижимо далекой. Я чувствовал себя неуютно здесь, рядом с ней, словно был лишним. Словно эти деревянные стены и свет на них – единственное сохранившееся место во вселенной, а за их пределами первородный хаос – холодные обломки звезд. И мое место там, среди них.

– Хочешь что-то сказать? – спросила она.

– Тут вроде как лютеранский храм, – напомнил я. – А ты, если комиссар сказал правду, буддистка.

Я увидел, как растянулись в улыбке уголки ее губ.

– Как и многое в моей религии – это не имеет никакого значения. Ты пришел поговорить об этом?

– Я зашел узнать, откуда свет.

– Идем!

Она подхватила фонарь и очки. Аккуратно закрыла дверь. В темноте по стеклам ее очков пробежали красные и зеленые строчки. Она взяла меня за