Хайо, адотворец - Мина Икемото Гош

на соседнюю ложу. Волноходец замолчал. Откинулся в кресле. Выражение лица Авано сменилось с равнодушного на ошеломленное, и тут, словно дождавшись, когда Волноходец усядется, свет в зале погас.

На сцену вышел актер – тот самый, свирепый, с алебардой. Мацубэй. Он встал на колени и низко поклонился зрителям.

– Добрый вечер всем глазам и ушам, трикотажу и шелкам, а также клопам и блохам, которые бесцеремонно скачут с одного на другое. – Громкий голос разнесся до самых стропил театра. Оттуда раздался смех, сопровождаемый вспышками силы, исходящими от множества маленьких алтарей. – Мы рады приветствовать вас в Син-Кагурадза! У меня есть объявление. В нашей программе произошли изменения. Сегодня в качестве последнего спектакля Китидзуру Кикугавы в Син-Кагурадза будет представлена новая пьеса, посвященная его покойному брату, а также меценату этого сезона компании «Укибаси Синшу»! – Мацубэй указал на Авано и Волноходца, зал разразился аплодисментами. Авано улыбнулась и кивнула. – Пьеса поставлена самим Китидзуру, – продолжал Мацубэй. – Китидзуру Кикугава и вся танцевальная труппа син-кагура просят извинить их за эту последнюю вольность. Мы представляем спектакль «Братья Кога: охота на безымянного бога»!

Весь театр загудел в предвкушении.

– Они ведь не это репетировали? – спросила у Нацуами Хайо.

– Нет, – немного подумав, ответил он. – История о братьях Кога – классика син-кагура. Видимо, сейчас сыграют новое прочтение.

– О чем эта история?

– На охоте убивают адъютанта сёгуна – это делают два брата, чтобы отомстить за своего отца, ну и дальше разбираются с последствиями. Пьеса о мести, если кратко.

Вступил хор, застучали барабаны, на сцену вышли братья Кога.

«Дорогуша».

Хайо почувствовала уколы маленьких клешней под волосами, за левым ухом. Когда погас свет, долговязая фигура Волноходца исчезла из ложи Укибаси. Авано снова осталась одна.

«Молчи. Пиши ответ на ладони. Я увижу».

Зрители, а с ними и Нацуами, громко зааплодировали. Старшего брата играл Китидзуру Кикугава – Коусиро. На сцену он вышел с горящим взглядом, подчеркнутым гримом. В роли младшего выступал актер из той же труппы, молодой и талантливый, но до Коусиро ему было далеко – что как раз идеально отразилось в образе персонажа. Сине-белые одежды выразительными драпировками лежали на плечах и талиях. Завязки на наручах и поножах пылали киноварью осенней листвы. На сцену братья вылетели яростной вспышкой энергии, ослепляя белоснежными лицами и подведенными алым глазами.

Хайо раскрыла ладонь и задвигала карандашом: «Я тебя слушаю».

«Пятнадцать минут назад в юго-западной части острова, в районе Хаманоёкохо, начался пожар».

Хаманоёкохо. Хайо напряглась.

Краб ущипнул ее за ухо. «Что ты об этом знаешь?»

«Ничего».

Клешня сжалась, Хайо заскулила. «Где сейчас твой брат?»

«С Полевицей» не годилось в качестве ответа. У Хайо вспотели ладони. «Не знаю».

«Я был уверен, что оружие адотворца должно всегда или быть при нем, или выполнять приказы хозяина».

По сцене за братьями Кога следовал Мацубэй в грузном черно-золотом наряде. Он изображал того самого адъютанта сёгуна, который убил их отца. Братья поклялись отомстить.

«Он мой брат, а не оружие, – написала Хайо. — Он действует от своего имени».

«Его видели в Хаманоёкохо, в храме Тодомэгавы Даймёдзина. – Шепот Волноходца перекрыл звуки флейты и сямисэна. — Он, похоже, пытался что-то найти, а после поджег храм».

Мансаку сделал ЧТО?! Хайо едва сдержалась, чтобы не задать этот вопрос вслух. Сидящий рядом Нацуами горящими глазами уставился на сцену, подавшись вперед. Пьеса Коусиро подошла к кульминации. Братьям Кога не удалось убить адъютанта сёгуна. Они столкнулись с душераздирающей правдой – их враг служил не сёгуну, а настоящему демону: рыжегривому, златозубому, его тоже играл Мацубэй, которому верные приспешники добывали пухленькие ручки и ножки нежных младенцев.

Братья отступили, унося с собой страшную тайну.

«Ты знаешь, что искал твой брат? – Волноходец давил на ее дух, закручивал его водоворотами. — Чего он хотел?»

«Я не знаю. – Хайо не отводила глаз от сцены. — Где сейчас Мансаку?»

«Это я и пытаюсь у тебя узнать. Я не вижу его. – Краб отпустил ухо. — В отсутствие Тодомэгавы его храм находится под моей защитой. Я обязан сообщить, что твой брат подозревается в поджоге храма и попытке кражи священных ценностей, иначе на меня ляжет метка. Это ты отправила его на поиски?»

«Ты уже позволил храму Токифуйю сгореть – разве этого недостаточно для метки?»

«Отвечай на вопрос!»

Коусиро топнул ногой. Хайо подпрыгнула. Очки сидящего рядом Нацуами сверкнули – значит, он обернулся к ней.

«Нет», – написала она на ладони.

«Если ты мне лжешь…»

«Не лгу».

Она явно чувствовала, что Волноходцу есть что добавить, но тот щелкнул клешнями и отступил: «Надеюсь, ты скоро найдешь того, кто даст тебе особое поручение».

Зажегся свет. Начался антракт. Краб на краю поля зрения исчез, а в ложе Укибаси материализовался Волноходец: он сидел возле Авано и аплодировал, будто никуда и не уходил.

У Хайо заколотилось сердце. Мансаку в одиночку отправился в Хаманоёкохо, отыскал храм Токифуйю и поджег его. Зачем?

По воле проклятия Полевицы?

Но все равно: зачем?

– О боги! – Вскрик Нацуами вернул ее в реальность. Соломенная кукла в его руках дымилась, обугливаясь по краям. – Хайо, смотри!

Сосредоточься на настоящем. Хаманоёкохо далеко, Мансаку тоже, и ему не помочь. В отличие от Коусиро. Тут хоть надежда есть.

– Чудесно, – сказала Хайо, осмотрев катасиро Нацуами, потом свою. Ее бумажный человечек покрылся застарелыми пятнами крови. Она скомкала его и активировала нового. – Работает.

– Как тебе спектакль, Хайо-тян? – спросила Авано с натянутой улыбкой, перегнувшись через перила и положив руки на перегородку. – Мне нравится эта идея – демон-сёгун. Внезапный поворот. Жуть, конечно, но история братьев Кога играет новыми красками. Ой, ты не подашь?

Она уронила платок цвета морской волны. Хайо выполнила просьбу Авано и заметила на платке надпись белым мелом: «Хама-йоко храм горит. Сейчас. ВХ сказал».

Вот что Волноходец рассказывал Авано по прибытии. Хайо стряхнула мел с платка и отдала его.

– Нравился. До этого, м-м-м, внезапного поворота.

– Да уж. – Авано считала подтекст: сообщение принято. – Ну и ладно. Сейчас второй акт начнется.

Свет погас. Под крышей что-то хрустнуло. Зрители в зале замерли, устремив взгляды вверх. Однако оттуда ничего не свалилось, так что все с облегчением выдохнули и даже рассмеялись. Нацуами решительно вцепился в новую соломенную куклу.

– Китидзуру Кикугава, ты выживешь сегодня вечером, – снова и снова шептал он.

Второй акт начался комическим диалогом. Две куртизанки сплетничали об одном постоянном клиенте. Они говорили, что тот удивительным образом боится масляных ламп, и одна рассказала, что произошло, когда она зажгла такую лампу ради эксперимента. Клиент в ужасе вскочил, вопя, что лампа – это глаз демона и что демон его нашел. Шли дни, состояние клиента ухудшалось. Страх перед лампами перерос в боязнь любых светильников, потом луны; в конечном счете он стал вздрагивать даже при виде солнечных лучей.

Для иллюстрации своего рассказа куртизанка накрыла голову газетой и станцевала нечто несуразное в лучах софита.

Хайо застыла. Газета на голове танцовщицы была свернута точно так же, как на Дзуне в день его смерти на мосту.

Авано Укибаси громко рассмеялась. К ней присоединился Волноходец, а за ним  и остальные зрители.

У Хайо ком встал в горле. В руках зашуршало: это второй бумажный человечек рассыпался клочьями. Она сунула их в рукав и активировала следующую фигурку, написав на ней имя Коусиро.

Женщина с газетой на голове скрылась за бочкой синшу. Через миг, быстро переодевшись, она выпорхнула оттуда уже в образе младшего брата – точнее, его призрака, с длинными темными волосами, струящимися вдоль молочно-белой шеи.

– За что? – вскричал он, обратив лицо к ложе Укибаси. – За что мне эта смерть, о боги? Я видел зло, но зла я не коснулся! За что мне эта медленная гибель от отравленья собственным же страхом? За что мне смерть во мраке, под покровом, с лицом, укрытым от сиянья солнца?

У Хайо внутри все перевернулось. Она посмотрела