Хайо, адотворец - Мина Икемото Гош

Взгляд Коусиро прояснился.

– Что со мной?

– Демонический голод.

Он рассмеялся полным недоверия и изумления смехом:

– Какой я демон?

– Больно, да? Как будто собственные внутренности пожирают тебя изнутри? Моя кровь ненадолго утоляет это ощущение, отгоняет, будто боль тебе только снится. – Улыбка Коусиро погасла. Хайо задрала рукава, показывая бледные полосы и полумесяцы, оставленные чужими зубами и языками. – Ты не первый мой демон.

– Демон? – в ужасе повторил Нацуами. – Но как, Хайо? Как такое могло случиться?

– Есть всего один способ превратить человека в демона. – Хайо пригнулась, заглянула Коусиро в глаза. – Накормить грушей хитоденаши. Везунчики умирают. Кому не посчастливится – становится демоном.

– А я невезучий, – бесцветно сказал Коусиро. Он оглядел себя, обугленные лохмотья своего проклеенного сценического костюма. Фыркнул. – Надо же, настолько невезучий, что мне даже умереть не повезло. Но я не ел ничего похожего на грушу.

– А ее много и не надо, достаточно кусочка в полногтя. Кто-то мог запросто подмешать ее тебе в рис или питье.

Коусиро медленно выдохнул:

– Пилюли.

– Какие?

– Которые я показывал, отгоняющие невезение. Мы перед спектаклем, как всегда, пустили скляночку по кругу. – Он закрыл глаза. – Оставалось только подбросить туда отравленную, и я со своим невезением обязательно ее бы и подцепил. – Он задрожал, на его лице мелькали эмоции, которые Хайо не успевала толком разобрать. – На Оногоро нет места демонам.

– Что с ним будет? – спросила Хайо змейку на шее.

– Его уничтожат, насколько это возможно. – Полевица показала бледный язык. – Его обезглавленного доставят в Онмёрё, его сознание запечатают пятью гвоздями: изо льда, глины, аниса, железа, солнечного света, – пробив ими череп, потом зальют раскаленным металлом и повторять это будут до тех пор, пока его тело не перестанет восстанавливаться.

– Нет! – Нацуами притянул к себе Коусиро, заслонил рукавами. – Это жестоко! Он не какое-то безмозглое чудовище, которое можно просто… истязать до полного уничтожения!

– Я пока не безмозглое чудовище только потому, что у меня во рту кровь Хакай-сан, – снова рассмеялся Коусиро, и это выглядело уродливо.

– А демонизация правда необратима? – Нацуами умоляюще переводил взгляд с Полевицы на Хайо. – Неужели ее нельзя отменить, как проклятие?

– Коусиро стал демоном не из-за проклятия. Он сам теперь – проклятие в адрес мира. Вот что хитоденаши делает с людьми. – Хайо повторила то, что ей рассказывала демоница, и внутри у нее росла отчаянная пустота – как будто она проиграла в игре, в которой участвовала, сама того не зная. Потом повернулась к Коусиро: – Ты сегодня решил играть другой спектакль. На что ты рассчитывал?

– На личное удовлетворение, – ответил Коусиро и ухмыльнулся, показав золотые клыки. – Мне хотелось ткнуть в лицо Авано и Волноходца тем, что я в курсе их причастности к смерти Дзуна. Я хотел показать им, что над ними тоже можно посмеяться.

Нацуами улыбнулся:

– Дзун был бы в полном восторге.

– Естественно. Сёгун-людоед – это как раз для него. – Они все вдруг застыли, услышав откуда-то сверху сирены Онмёрё, доносящиеся из летающих в вышине ветроходов.

– Мне бы присесть, – сказал Коусиро.

У него дрожали ноги.

Нацуами сел и помог Коусиро опуститься в длинную траву, прижав его спиной к своей груди – теперь это в меньшей степени было похоже на задержание. Хайо устроилась возле них, с удовольствием ощутив прикосновение мягкой и влажной почвы.

Нацуами отпустил руки и шею Коусиро и обнял его:

– Должен же быть какой-то способ тебе помочь.

– Рискну предположить, что его нет. – Коусиро закашлялся, облизнул губы. Хайо подалась вперед, протянула изрезанную руку к его рту и сморщилась, когда он коснулся открытой раны шипастым языком. – Мой брат мертв, мой театр сожжен, а Волноходец, которому я молился сколько себя помню, покинул меня. – Он впился золотыми когтями в землю. – Неужели именно Волноходец проклял Дзуна за тот стеллароид? Неужели он стоит за моим невезением? За всем вот этим?

– Думаю, да, – с горечью ответил Нацуами. – Я все-таки бог эн-мусуби, пусть и странный. Я вижу, когда рвется эн, откатываясь к тому, кто хотел причинить тебе зло. Режиссером сегодняшних событий в театре был Волноходец, и ваша эн разорвалась невыразимо трагично.

– А как сюда вписывается Авано Укибаси? – спросил Коусиро.

– Этого я не знаю. – Нацуами крепче обнял Коусиро, словно пытаясь сдержать его демонический голод. – Сети эн для меня слишком сложны, я не могу увидеть всей картины сразу.

– Если я использую свою демоническую сущность, чтобы отомстить Волноходцу, – сказал Коусиро, – то могу сделать больно Авано и тем самым наказать его.

– Голодный демон и ночи не протянет на Оногоро, – прошипела Полевица за плечом Хайо. – Он станет думать только о насыщении и забудет о своих амбициозных планах мести, став легкой добычей для Онмёрё.

– Что мне тогда делать? – огрызнулся Коусиро. – Зачем было вытаскивать меня из театра, если вы не можете мне помочь?

Что-то легло на лоб Хайо – ошметок горелой бумаги, один из множества сыплющихся сверху, с пепелища. Это был кусок талисмана, весь грязный от впитавшегося невезения. В истрепанных контурах угадывалась фигурка человечка.

Хайо поймала ее пальцами, и нить эн дрогнула.

Она вспомнила сказанное Полевицей в театре. «Ты вникла в информацию о шикигами из моего свитка?»

Богиня давала ей подсказку.

Полевица свилась кольцами вокруг ее горла.

– Я могу помочь. – Хайо произнесла это раньше, чем успела осознать. Она подняла взгляд от бумажного клочка. – Если ты дашь согласие, я могу спрятать тебя так надолго, как ты пожелаешь, и сдержать твой демонический голод.

– Согласие? – повторил Коусиро, опасаясь подвоха.

– Именно. – Хайо уселась прямо перед ним и прижала кровоточащую руку к его рту: ей нужно было, чтобы он соображал ясно и трезво, как человек. – Коусиро Макуни, во имя покойного Дзуньитиро Макуни, желаешь ли ты заказать рукотворный ад?

Двадцать четыре

餓鬼

Закон регулирует общие правила мести. Он обезличенно возлагает на совесть легкое бремя мести. Мы же даем то, чего закон дать не может.

ДЗАКУРО

Двадцать седьмой Адотворец

– Будь ты человеком, за особое поручение тебе бы пришлось заплатить оставшимися годами твоей жизни, – объяснила Хайо. – Но демон живет вечно. Я не могу отмерять гонорар той же мерой. За особое поручение от демона я должна назначить другую цену.

– Чем я должен заплатить?

– Всей своей вечной сущностью. Телом, душой, силой жизни. Всем тем огнем, благодаря которому ты живешь, – Хайо перечисляла, нисколько не сомневаясь в истинности сказанного, – пока не найдется способ дать демону мирно умереть или пока не вернем тебе прежнюю природу.

Нацуами с ужасом прошептал:

– Хайо, нельзя просить его о таком. Это же вечное служение – его жизнь будет всецело принадлежать тебе, пока ты сама от нее не откажешься!

– Он станет шикигами, – продолжила Хайо, и Полевица сдавила ее горло. Благодаря свитку стало ясно, что делать дальше. – Это Третий уровень. Как Мансаку.

– И как соглядатаи Онмёрё, – побледнев, выплюнул Коусиро. – Идите на хрен. Лучше сдохнуть.

– Демону-то? Сложновато, – сухо ответила Хайо. Коусиро молчал. – Я не намерена пользоваться тобой, если ты этого боишься. Ты будешь спать столько, сколько захочешь сам. Но, просыпаясь как шикигами, ненадолго, ты с моей помощью сможешь не испытывать демонического голода.

Коусиро задышал быстро и судорожно. Он поднял взгляд к просвечивающему свозь листву далекому небу с лиловым и красным огненным заревом, с вездесущими пятнами лунного света и силуэтами ветроходов пожарной службы.

– Напомни, что такое рукотворный ад? – спросил он.

– Это татари, которое обращает все мироздание против адресата, – ответила Хайо. – Неизбежность. У такого человека ничего не получается. Но никто из непричастных при этом не страдает.

– Этот ад длится