Величие империи - Денис Старый

И вот сейчас мы сидели и пили чай со сладкими сухарями. Наливали кипяток из самовара, которые в малых партиях стали изготавливать в одном из новых цехов Охтынского Петербуржского завода. Душевно. Особенно после того, как и я сам побегал три дня по окрестностям Винницы, обучая походным правилам свои войска.

И нет, я несколько сгущаю краски, когда говорю, что с санитарным состоянием в моем формируемом корпусе все плохо. Те подразделения, которыми я командовал ранее, уже многому научились, выработали привычку. Это скорее новые полки не дотягивали до нужного уровня. И не хотелось бы, чтобы они учились во время войны, а все понимали и исполняли сейчас.

— Впервые скажу, Иван, что я доволен тем, что ты не выполнил моё задание, — с усмешкой обратился я к Кашину.

— Александр Лукич, так вы же сами послали людей разыскать меня и предотвратить, как вы изволили изъясняться, акцию, — возмутился мой старый знакомец, несмотря на огромную разницу в чинах, так и друг.

Ну, ничего, с чинами ему помогу. А вот то, что я не перестал чувствовать в этом человеке искренность и родственную душу, — стоит многого. Кстати, подучить нужно, конечно, но Кашин получил свой опыт агентурной работы за рубежом. Может в этом направлении попробовать его?

Или все же мне для таких дел нужен дворянин с хорошим знанием иностранного языка? Даже не представляю, как удавалось Кашину лавировать на чужбине, когда у него жуткий акцент, да и откровенно скверное знание немецкого? Но справился же! Вот сидит передо мной, живее всех живых.

— Что скажешь о том мальце? — развалившись в кресле, спрашивал я.

— Карл Ульрих Петер — дитё неразумное, зело боязливое и пристрастное к вину, — начал рассказывать мне о единственном пока наследнике по мужской линии российского престола.

Тот, кто в иной реальности стал Петром Третьим, кто отдал все завоевание русской армии в ходе Семилетней войны и просто ненавидел Россию, сейчас мальчик шести или семи лет. И уже в этом возрасте, как удалось выяснить Кашину, норовит выпить вина, исполняя роль взрослого. Причём за это же он потом получает серьёзную взбучку, откровенные издевательства и унижения. Но всё равно…

Может это какая-то уже форма извращения? Серьезных психологических отклонений? Хотя говорить о таком, что мальчику нравится, когда его наказывают? Это явно перегибаю палку.

Я отдавал Кашину приказ на ликвидацию Петра Ульриха, внука Петра I. Но потом ситуация стала резко изменяться, и я уже подумываю над тем, чтобы этот мальчик стал шведским королём. Все же родственник.

Но с другой же стороны, я уверен в том, что где бы Карл Петер не правил бы, все равно, характер его уже формируется. Он не будет глупым, он будет психически неуравновешенным, без тех качеств, которыми обязан обладать каждый правитель.

А то, как в иной реальности этот деятель позволял себе распоряжаться огромными территориями, даря их своему кумиру Фридриху Великому, меня заинтересовало. Пусть бы он же, будучи шведским королем, а ведь Карл Петер является одним из главных претендентов на шведскую корону по смерти нынешнего короля, так же отдал нам Финляндию. Или загнал северного соседа в такую яму, откуда Швеция уже никогда бы не выбралась. Судя по всему, этот мальчик способен на это.

— Ты выкрасть его сможешь, если потребуется? — спрашивал я Кашина.

— Да. Я подобрался близко. Мог и убить, мог и украсть, — спокойно отвечал Иван и я верил его словам. — Есть там нынче люди, которые за добрую плату готовы присматривать за Карлом Петером

— По деньгам не беспокойся. Отправишь в Гольштинию столько, сколько нужно. Я по весне собирался большой торговый караван туда снарядить. Нам их коровы нужны, кони. И будет возможность передать деньги. А пока… Поезжай в Петербург. Да разузнай там все, как работает Степан, Фрол. Справляются ли, что говорят в обществе обо мне, — давал я следущее поручение своему агенту.

Уже следующим днем Кашин убыл. Я же, проведя агрессивное и очень эмоциональное собрание с офицерами, накрутив их по санитарии и отсутствию обучения личного состава, наконец принимал Виллима Виллимович Фермора. За отсутствием Миниха, отправившегося проверять другие места дислокации русских войск, именно этот генерал оставался за главного. А должен был по званию, я.

Генерал-майор Фермор смотрел на меня с недоверием и завистью. Либо этот человек не умеет скрывать эмоции, либо они столь сильны, что спрятать невозможно.

Да, мне приходится мириться с тем, что в глазах многих полковников и генералов, давно сидящих на своих чинах, я — выскочка. Ну или тот, кто заработал чины и ордена «через постель». При этом, почти каждый с удовольствием помял бы Елизавету Петровну. Так что это зависть. Чувство нехорошее, но как въевшееся пятно, почти что и не выводимое из людей.

Скрыть от общества то, что у меня была близость с Елизаветой Петровной, да ещё и с Анной Леопольдовной, не представлялось возможным. Да и нужно ли? Я же старался быть выше этих досужих размышлений. Тем более, что со мной все равно охотно разговаривали, улыбались, порой и кланялись. А взгляды… Переживем.

Хоть бы посмотрели на то, что я делаю, и на то, что именно я разбил шведскую армию. Но, по мнению многих, сделано это было с такой лёгкостью, что справился бы любой.

Собака лает — караван идёт. По такому принципу я и живу. Мне плевать на то, что думают даже генералы. Теперь в моих руках есть ещё и Тайная канцелярия — при надобности всегда можно состряпать дело на любого недоброжелателя, решившего идти против. Поступать так — последнее дело. Но механизмы имеются. И общество об этом догадывается.

— Прошу вас, господин генерал-майор, присаживайтесь! — сказал я, указывая на стул.

Я был всё в том же доме, который постепенно превращался не столько в жилое здание, сколько в штаб. После бега по морозному воздуху, гоняя солдат, и сам немного прихворал. И теперь старался подлечиться. Это мне наказание такое, что людей мало жалею? Ну так тяжело в учениях — легко в бою! Эту истину, никто не отменял. Правда еще слишком мал тот, кто ее должен произнести. Сколько нынче Александру Васильевичу Суворову? А не принять ли его в «суворовское» училище, что в этом году планируется открывать в моем поместье?

— Его высокопревосходительство дал мне указание всячески вам содействовать, когда вы прибудете, — сказал Фермор. — И я вынужден это делать.

Определил, что он не особенно по доброй